Горькое лекарство

Парецки Сара

В этот момент вошла Кэрол и тоже рассыпалась в благодарностях:

– Да, да, Вик, поезжай-ка сейчас домой. Консуэло все равно в блоке интенсивной терапии, а туда пускают только по одному человеку, и то лишь каждые два часа. Да и ходить будет только мама.

Я уже доставала из сумочки ключи от машины, когда за дверью в холле, словно разорвавшийся снаряд, прокатилось кресчендо вопля. В комнату влетел Фабиано, за ним едва поспевала медсестра. Фабиано сценически застыл в дверях и обратился к сестре:

– Да!

Вот они – все тут! Эта замечательная семейка моей супруги, моей Консуэло, прячет ее от меня. Да, да. Именно прячет.

Он подскочил ко мне.

– А, и ты здесь? У, грязная тварь! Да ты хуже их всех. Это ты все подстроила. Ты, вместе с докторшей-еврейкой.

Пол схватил его за плечи.

– А ну-ка, извинись перед Викторией! И убирайся отсюда. Не хотим видеть здесь твою рожу.

Вырываясь из цепких рук Пола, Фабиано продолжал надрываться:

– Жена моя заболела. Почти умирает. А ты ее крадешь, увозишь тайком от меня. И что же? Я узнаю обо всем только от мистера Муньоза, когда ищу вас! Не выйдет! Ты нас с ней не разлучишь. Ты считаешь, что можешь лапшу мне на уши вешать, но – дудки. Вы все просто сговорились разлучить нас...

Меня едва не стошнило.

– О да, Фабиано, ты и вправду ужасно обеспокоен. Ведь сейчас уже почти девять вечера. Ты что же, пешком сюда шел две мили от фабрики или сидел у обочины, рыдая и умоляя кого-нибудь подвезти тебя?

– Да он в баре сидел, от него разит, – заметил Диего.

– Что-что?! Ты почем знаешь? Я-то знаю: главная ваша цель – не допускать меня к Консуэло. К моему ребенку.

– Ребенок умер, – сказала я. – А Консуэло так слаба, что не выдержит встречи с тобой. Вернись-ка ты в Чикаго, Фабиано, и как следует проспись.

– Ага! Ребенок мертвый? Это ты его убила. Ты и твоя распрекрасная подруга Лотти. И теперь вы радуетесь, что дитя померло. Вы же хотели, чтобы Консуэло аборт сделала, а она возьми и не сделай. Вот вы ее сюда и заманили и ребенка убили.

– Пол, – потребовала Кэрол, – сделай так, чтобы он заткнулся, и вышвырни его отсюда.

Медсестра, неуверенно топтавшаяся у входа, заявила категорично:

– Если вы не успокоитесь, всем придется покинуть клинику.

Однако Фабиано продолжал орать и буянить. Схватив его за руки, мы с Полом потащили его к выходу. Он упирался, но мы дотащили его до главного холла, где были кабинеты приемного покоя и Алана Хамфриса.

Фабиано выкрикивал всякие гнусности так громко, что можно было поднять на ноги даже Гумбольдт-парк в центре Чикаго, не то, что Шомбург. В холле собралось немало разных людей, желающих насладиться необычным зрелищем. К моему изумлению, показался и Хамфрис, крайне обеспокоенный скандалом. Я-то думала, что он уже давным-давно или тренируется в бассейне «Наутилус», или сидит себе мирно у аквариума с экзотическими рыбками.

Увидев меня, он даже споткнулся.

– Эй, вы там!

Что здесь происходит?

– Это – отец умершего ребенка. Он так страдает! Я буквально задыхалась.

Фабиано перестал орать, со злобой рассматривая Хамфриса.

– Ты здесь главный, гринго?

Хамфрис поднял тщательно ухоженные брови.

– Да, я заместитель главного врача по административной части.

– Это хорошо. Мой ребенок здесь умер, гринго. А это, знаешь, каких денежек стоит?

Фабиано произнес все это с сильным испанским акцентом.

– Ты можешь говорить по-английски, – проворчал Пол, добавив испанское ругательство.

– Он хочет избить меня, потому что я ищу жену и ребенка, – плаксиво пожаловался Фабиано Хамфрису.

– Пойдем, – поторопила я Пола. – Давай выбросим этот мусор... Извините за беспокойство, мистер Хамфрис, сейчас мы его выкинем отсюда.

Администратор меланхолически помахал рукой:

– Да нет, нет, ничего. Все в порядке. Я же понимаю, это столь естественно, что он подавлен... Зайдите ко мне на минутку потолковать кое о чем, мистер, э-э...

– Эрнандез, – всхлипнул Фабиано.

– Ну а теперь послушай меня, Фабиано, – предупредила я. – Ты будешь говорить толькочот своего имени.

– Угу, – поддакнул Пол. – И чтобы мы твоей задницы нынче ночью не видели, понял? И я вообще никогда тебя видеть не захочу, ты, моллюск. Понятно?

– Но вы должны подбросить меня до Чикаго, – возмущенно запротестовал Фабиано. – У меня же нет моей «тачки».

– Доберешься домой пешком, – отрубил Пол. – Вдруг нам всем очень повезет и тебя переедет грузовик...

– Не беспокойтесь, мистер Эрнандез, я думаю, что мы найдем, на чем вас отправить после нашего разговора, – сладко произнес Хамфрис.

Мы с Полом наблюдали, с какой изысканной деликатностью Хамфрис проводил Фабиано в свой кабинет.

– Как ты думаешь, – спросил Пол, – что этот кусок дерьма предпримет?

– Хамфрис собирается его подкупить. Он воображает, будто сможет заставить Фабиано дать расписку в получении парочки тысяч и таким образом, возможно, избавит госпиталь от больших судебных расходов.

– – Но кто собирается их преследовать по суду? – Пол нахмурился. – Вроде бы они сделали все, что могли, для Консуэло и ребенка.

Кажется, миссис Кеклэнд что-то говорила сегодня, но весьма неопределенное, и я стояла, размышляя. «Не тронь дерьмо, вонять не будет», – так обычно говаривала Габриела, и этому совету я старалась хотя бы частично следовать.

– Видишь ли, мой юный друг, – сказала я наконец. – Всякий раз, когда при родах умирает ребенок, есть повод для потенциального предъявления иска. Никому, даже Фабиано, не по душе, когда умирают дети. А такой иск может обойтись больнице в несколько сотен тысяч «зеленых». Даже в том случае, если врачи так же невинны, как ты.