Горькое вино Нисы
Шрифт:
Он понял, что не шутка, согнал улыбку.
— Нет, я крепко сплю, снов не помню.
— А я хотела вас коньяком угостить — чтоб крепче спалось. После чая как-то не уснешь. Так, может, все-таки по рюмочке?
Он оживился:
— По рюмочке? Это можно. У вас какой? Местный? Тогда подождите, я вас сейчас угощу. Я мигом.
Вернулся с ребристой бутылкой, на поверхности которой рельефно вырисовывался силуэт лошади. Пояснил:
— Приятель из круиза привез. „Белая лошадь“. Шотландское виски.
Игорь тоже говорил — возвышает. И я подумала: может они вместе работают?
— Вы мужа моего знаете? Игорь Власюк.
— Да как вам сказать, — замялся гость. — Лично не имел счастья, а так мы все друг друга знаем.
— Кто же это — мы?
— Да в нашей сфере, — засмеялся он. — В прежние времена я по небесной сфере специализировался, а теперь по сфере обслуживания. Забавно? — Но видя, что меня это не веселит, вмиг стал серьезным, словно маску надел. Спросил вежливо: — А что это супруга вашего не видно? Не в отъезде?
— Разошлись мы.
Новая маска появилась у него на лице — раскаяние в собственной оплошности и чуть-чуть скорби.
— Извините, бога ради. Вечно мы в чужую душу норовим залезть. А что нам там делать, спрашивается? Каждый сам себе судья. Давайте выпьем. За вас, соседушка милая, за ваше счастье.
— Да уж где оно, счастье?
— Ну, не скажите, в ваши-то года, да при вашей, извините, внешности, — все будет. Все!
Он выпил и сразу засобирался уходить.
В это время прозвенел звонок. Я догадалась, что Игорь.
— Это он, — сказала я.
Неловко мне было перед гостем. Знала, что Игорь трезвым не придет.
— То, что я здесь, вам не повредит? — обеспокоенно спросил сосед.
„Господи, — думаю, — и этот любовником себя воображает“.
— В вашем возрасте можно уже мужей не бояться, — вырвалось у меня.
У него красные пятна по щекам пошли, глаза стали беспомощными.
— Ну, язычок у вас…
Снова нетерпеливо прозвенел звонок, а мне не хотелось открывать.
— Вы не обижайтесь, — сказала я. — Это, от злости — мне его видеть противно.
— Это бывает, — вежливо согласился сосед.
Сидел он спокойно, только пальцы выдавали волнение да в глазах была тревога. Может, скандала опасался. И то верно — зачем ему это? В чужом пиру похмелье.
Не унимался звонок, я не выдержала и пошла открывать.
— Ты что, спала? — спросил Игорь. — Или не одна?
Он отстранил меня и прошел, не раздеваясь, в комнату.
— Ты зачем пришел? — я даже за рукав пыталась его удержать.
Сосед поднялся навстречу, лицо и глаза его источали раболепие, — и такая была у него про запас маска.
— Кто это? — Игорь повернулся ко мне, взгляд у него был тяжелый.
— Сосед, —
— Разрешите представиться, — учтиво поклонился сосед. — Игнатий Ефремович.
— Брат, что ли? — не подавая руки, спросил Игорь.
— То есть?..
— Этой… Которая умерла…
— Ефим и Ефрем несколько разные имена, — продолжал улыбаться сосед, но на лице его зримо менялось выражение — становилось оно жестче, презрение проглянуло в каких-то черточках, ироничной стала улыбка. — Так что…
Но Игорь уже не слушал его.
— Надо поговорить, Вера.
Игнатий Ефремович, вскинув голову, пошел к двери. Крепкие его плечи и прямая спина не сутану просили, а мундир.
— А виски? — не зная что делать, напомнила я.
Он круто повернулся и произнес с укоризной:
— Ну, что вы, как можно… — и, явно нервничая, поклонился. — Желаю всего наилучшего.
Дверь он прикрыл осторожно, только замок щелкнул в тишине.
— Слушай, по какому праву…
— Хахаля завела? — озлобленно прервал меня Игорь. — На стариков потянуло? Или наследство богатое?
Честно говоря, глубоко-глубоко во мне жила надежда, что не может он вот так запросто порвать со мной, что я значу для него что-то. Отпуск не брала, в самую жару никуда не уезжала, думала: может вместе. Ждала его, только не такого. Мало ли от него натерпелась, и теперь еще пьяное его хамство сносить? Нет уж, дудки. Я дверь распахнула, сказала громко:
— Ну-ка, катись отсюда.
Он следом в прихожую вышел, но еще в кураже был, осадить меня хотел.
— Чего на весь дом кричишь? Закрой дверь.
— Убирайся. И дорогу сюда забудь.
— Не дури, Верка, закрой дверь. Давай выясним…
— Нечего нам выяснять. Выметайся. А то кричать буду, людей подниму.
Знала я, что больше всего он всякого шума боится, гадости свои без лишних глаз делал, без свидетелей.
Наверное, и на работе его порядочным считали, кто бы иначе грамоту ему дал… Он и в самом деле опешил, не ожидал от меня такого. Голос понизил.
— Да перестань ты. Мало что между мужем и женой бывает. Муж я тебе или кто?
— А никто, — говорю и чувствую, что злорадно это у меня получается, колко. — Был муж да весь вышел. Иди, иди по-хорошему.
Тут что-то надломилось в нем, даже в лице изменился.
— Да ты что, Вера? Я же к тебе с чистым сердцем. Это же от ревности. А ревнует — кто любит. Я же в самом деле тебя люблю. Ну, прости меня. Хочешь, на колени стану!
Вижу: глаза у него мокнут. Понимаю, что пьяные сентименты, что коньяк его разлюбезный говорит, а жалко мужика, как-никак было промеж нас что-то… Может, в самом деле одиноко ему без меня, понял теперь…