Горькую чашу – до дна!
Шрифт:
– Почему это тебя так волнует? И почему ты на меня кричишь? Звонил Хенесси.
– Так. Хенесси. И что ему надо?
– Я заперла последние образцы в монтажной. А их еще сегодня нужно доставить к самолету.
– И что же?
– Ключ я нечаянно унесла с собой. Он заедет и заберет.
Я уставился на Шерли.
– В самом деле, Питер, – вмешалась Джоан. – Ты ведешь себя за столом как поросенок. Уже во второй раз роняешь картофель на скатерть. Неужели все актеры такие?
14
А в 15 часов я стоял на пристани, солнце сияло,
– Еще раз огромное спасибо за чудесные карандаши и ящик для рисования, – перевела Наташа.
Миша беззвучно засмеялся и кивнул. На нем была белая рубашечка с пестрым галстуком, черные ботинки начищены до зеркального блеска. Он выглядел как маленький принц. На воде покачивалось множество моторок-такси, большинство отчаливало, когда людей набивалось столько, что яблоку негде было упасть, но, к радости Миши, я взял моторку только для нас одних и сказал молодому лодочнику, что мальчик глухонемой.
– Тогда я дам ему немного порулить. – Парень улыбнулся малышу, принимая его в лодку, и я видел, что мальчик испугался, когда мы выехали из спокойной воды у мыса Кервидер на середину Эльбы, где течение было сильнее. Но лодочник оказался молодчиной. Он показал Мише, как работает двигатель и как надо управляться со штурвалом, и уже через несколько минут мальчик позабыл про свой страх, радостно улыбался лодочнику, то и дело оборачивался к нам и делился впечатлениями с Наташей – на пальцах.
– Он говорит, что лодочник – классный парень.
В Новой Нефтяной гавани мы повернули назад. Лодочник подъехал вплотную к огромному танкеру, который стоял на покраске. Он показывал Мише то и это, хотя не владел языком жестов, которым пользуются немые, и Миша кивал, все понимал, отвечал ему по-своему, и казалось, что и лодочник его понимает. Они оба получали большое удовольствие от общения друг с другом.
Потом наша моторка вновь вылетела на середину Эльбы, где течение было сильное, и лодка вновь заплясала на волнах, а солнце оказалось у нас за спиной. Река была прямо-таки усеяна катерами всех размеров и видов. На некоторых даже имелась верхняя палуба, и все они были забиты пассажирами. Мы видели полицейские катера речной охраны и множество лоцманских буксиров, тащивших большие суда вверх по Эльбе; нам все время приходилось лавировать. Над головой кружились серебряные чайки. Они пронзительно кричали и время от времени пикировали на воду.
Я открыл черную сумку, стоявшую на полу у моих ног, и приготовил себе большую порцию виски, добавив совсем немного содовой, а Наташа, которая молча за мной наблюдала, вдруг сказала:
– Дайте это мне.
Я передал ей стакан и налил себе в другой виски и содовую, положив несколько кубиков льда. Прежде чем выпить, мы посмотрели друг на друга, и я заметил, что в ее чудесных глазах стояли слезы, хотя она
Потом мы проехали мимо Рыбного порта и свернули направо в лабиринт узких каналов, где вода была поспокойнее.
– Я знаю, – сказала Наташа.
– Что вы знаете?
– Что вы хотите мне сказать.
– А именно?
– Что вы не любите свою жену, что ваша дочь ревнует, что вы обманули страховую компанию и что мы с вами не должны больше видеться, – ответила Наташа. – Разве все это не так?
– Все так, – ответил я.
– Догадаться было нетрудно, если понаблюдать за вами в последние дни.
Она не обо всем догадалась. Она догадалась только о том, что я собирался ей сказать. Значит, все было в порядке. Значит, все было хорошо. Я выпил свой стакан и наклонился к черной сумке, чтобы налить еще. Тут лодка накренилась, и Наташу прижало ко мне; наши щеки на миг коснулись друг друга.
Только на миг. Когда я теперь вспоминаю об этом, то понимаю, что хотел бы хранить и лелеять это воспоминание как драгоценное сокровище, никогда не забывать о нем и мысленно все время возвращаться к нему, вплоть до самой смерти и даже после: этот миг, когда лицо Наташи впервые прикоснулось к моему.
15
Потом я опять держал в руке полный стакан, отхлебывал из него и думал о том, как чудесно было бы, если бы эта прогулка по мерцающей воде никогда не кончалась, и знал, как быстро она кончится. Я сказал:
– Верно, что я обманул страховую компанию. Верно, что я хочу развестись с женой. Верно, что моя падчерица ревнует. – В этот момент я хотел все рассказать Наташе, все, абсолютно все, но момент прошел, и, пока наша моторка вместе с другими катерами покачивалась на волнах перед запертым шлюзом, я сказал: – Моя падчерица думает, что я… что мы с вами… что вы…
– Что я ваша любовница?
– Да.
Наташа вдруг залилась краской и стала глядеть вперед. Ее сынишка делал ей знаки, и она отвечала ему тем же способом.
– Миша сказал, что он благодарит вас за то, что вы пригласили нас на эту экскурсию. – (Я помахал Мише рукой. Он тоже помахал мне.) – Я тоже благодарю вас за эту поездку, – сказала Наташа. – Можно мне еще стакан виски?
Я налил ей до краев.
Тяжелые ворота шлюза раздвинулись, и мы въехали в шлюзовую камеру, отделявшую этот канал от следующего; за нами последовали и все остальные катера. В камере с железобетонными стенами было тенисто и холодно.
– Я сказал Шерли, что незнаком с вами. Выдал вас за кинофанатку и мою поклонницу. Простите меня.
Наташа ничего не ответила и смотрела только на Мишу.
– Теперь Шерли знает, как вас зовут. Может статься, что она вам позвонит или к вам зайдет и задаст вам какие-то вопросы. Поддержите ли вы… поддержите ли вы мою версию? Для меня от этого так много зависит.
– Я с вами лично незнакома. Никогда с вами не говорила. Я кинофанатка. Ваша падчерица любит вас, правда?