Горькую чашу – до дна!
Шрифт:
– Можно уже раздеться.
– На мне только халат.
Молодой человек за это время подтащил поближе второй, маленький, столик и поставил на него то, что содержалось в туго набитом портфеле: под никелированный треножник – бензиновую горелку, а на него – никелированный лоток, который он предварительно наполнил водой в ванной. Затем он зажег горелку. Потом положил в лоток разные медицинские инструменты: двое окончатых щипцов, набор расширителей, зеркало, двое щипцов Шульца и несколько кюреток. Тут он впервые открыл рот:
– Десять минут должно кипеть. –
Шауберг сказал:
– А теперь позвоните на коммутатор.
Шерли подошла к телефону, стоявшему на столике возле кровати, а Шауберг направился в ванную, где принялся тщательно мыть руки мылом и щеткой. Он тер их с такой силой, что кожа на руках стала ярко-красной.
Тем временем Шерли сняла трубку и сказала телефонистке:
– Говорит Шерли Бромфилд. Номер семьсот восемнадцать. Я себя плохо чувствую. Хочу принять снотворное и постараюсь заснуть. Пожалуйста, не соединяйте меня ни с кем, пока я сама вам не позвоню.
Молодой человек прошел в ванную и тоже начал мыть руки. Шауберг вернулся в комнату. Он опустил в кипящую воду опасную бритву и барсучий помазок.
– Это еще зачем? – У молодого человека глаза были бесцветные и все время щурились за толстыми стеклами очков.
– Я знаю, что делаю. Мой руки.
– Зачем брить? Помажем все вокруг йодом, и хватит.
– Помалкивай.
Молодой человек запротестовал:
– Бред какой-то! Еще и брить! Как будто у нас времени хоть до завтра.
Внезапно Шауберг ощетинился. Очень тихо, свистящим шепотом, он процедил:
– Двадцать лет я работал, соблюдая все правила санитарии, как каждый порядочный врач. И сегодня я буду действовать точно так же, понятно?
Молодой человек пожал плечами и вернулся в ванную. Позже Шауберг сказал мне:
– Разумеется, он был прав, одного йода было бы вполне достаточно. Но в этот момент – знаю, это звучит смешно, но именно в этот момент! – я невольно подумал о том, что я уже больше не врач, что они лишили меня диплома и что я не имею права заниматься врачебной практикой. Я сделал это наперекор им. Наперекор им и… и, вероятно, от тоски по своей профессии. Ужасно смешно, правда?
Ну вот. Значит, он расстелил на кровати полотенце, Шерли легла на него, и Шауберг побрил ее, осторожно и тщательно. А закончив, сказал слегка сдавленным голосом:
– Снимите, пожалуйста, халат. Она сняла.
– Теперь ложитесь на стол. Ногами к окну. Нам нужен свет.
– Можно подложить что-нибудь под голову?
– Нет. Голова должна лежать низко.
– Но стол такой твердый.
– Вы сейчас же заснете и ничего не почувствуете. – Шауберг набрал шприц и воткнул иглу в вену на перетянутой жгутом правой руке Шерли.
– Что вы вкололи?
– Эвипан. Кстати, ваш отчим передает вам самый теплый привет. Передвиньтесь
Зазвучали мелодии из оперетт Легара.
– Раскиньте руки.
Шауберг взял простыню и оторвал от нее длинную, широкую полосу. Одним концом он обвязал правое запястье Шерли, протащил полосу под столешницей и привязал второй конец к запястью ее левой руки. Шерли оказалась как бы распятой.
– Поднимите ноги! – сказал Шауберг. И повторил уже громче, так как Шерли, что-то сонно бормотавшая себе под нос под действием эвипана, никак не реагировала на его команду: – Вам говорят – поднимите ноги! Выше! Еще выше! – Он сам подхватил ее ноги снизу и прижал коленями к груди. Потом протянул оставшуюся часть простыни, несколько раз сложив ее в широкую полосу, под коленями и свел концы за затылком Шерли. Связав их одним узлом, он тянул за оба конца до тех пор, пока колени не прижались плотно к груди. Тогда он завязал второй узел и отправился в ванную, где студент все еще тер щеткой руки. Шауберг тоже начал мыть руки, уже по второму разу. Рядом, в комнате, постукивали в кипящей воде инструменты, из радиоприемника звучал дуэт из оперетты «В стране улыбок»: «Моя любовь, твоя любовь, о как они похожи…»
– Как у нее с сердцем? – спросил студент.
– Все о'кей. У тебя кардиазол с собой?
– Да.
– Прекрасно.
– Зачем кардиазол, раз с сердцем все о'кей?
– На всякий случай. Кардиазол всегда неплохо иметь.
«…у каждого из нас лишь одно сердце и рай тоже один», – заливался по радио опереточный дуэт.
Потом оба направились к Шерли. Студент наложил ей маску.
– Считайте: один, два, три…
– Дышите глубже, – сказал студент. Он откупорил флакон с эфиром и стал капать его на маску. Шауберг склонился над животом Шерли.
«…моя любовь, твоя любовь, в них смысл один…»
– …четыре… пять…
«…я люблю тебя, ты любишь меня, и в этом все!»
– Все будет сейчас вот где! – сказал Шауберг и ногой подвинул ведро поближе к столу.
– Она отрубилась, – заметил студент.
– Тогда поехали, – откликнулся Шауберг. – Кольца, пожалуйста!
Как только он вставил первое, зазвонил телефон.
21
«Моя любовь, твоя любовь, о как они похожи…»
Тенор и субретка опять запели первый куплет. Музыка, лившаяся из приемника, была сладкая и липкая, как мед.
Шауберг выпрямился. Телефон продолжал звонить.
– Сейчас замолкнет, – процедил Шауберг.
«…у каждого из нас лишь одно сердце и рай тоже один…» Телефон умолк.
– То-то же, – заметил Шауберг. – Второе кольцо, пожалуйста.
Телефон опять зазвонил. Студент уронил кольцо.
– Болван, – проронил Шауберг. Студент поднял кольцо с пола и бросил обратно в кипящую воду. Телефон все еще звонил.