Горнист первой базы
Шрифт:
Председатель правления Вася и два продавца — Катя и Вера — торжественно стояли за столом, ожидая покупателей. И они не заставили себя ждать. Хлынули лавиной. Из всех групп со всех этажей бежали школьники. Старшие мчались, перепрыгивая через две-три ступеньки, младшие бежали, едва поспевая за старшими, в страхе, что им не достанется тетрадка.
Толкая друг друга, навалились на хрупкий барьерчик и загудели. В сплошном шуме с трудом можно было расслышать отдельные возгласы.
— Физику Цингера!
— Алгебру Лебединцева!
— Мне чернил!
— А сколько стоит тетрадь в две линейки?
— Я
— Все платили. А ну, не толкайся…
Такого столпотворения не видел даже господин Дзенис.
Вася закрыл шкаф на ключ, стукнул кулаком по столу и гневно крикнул:
— Товар отпускать не будем, пока не станете в очередь. Младшие, вперёд! Старшие будут получать на следующей переменке!
Вася кричал! Вася стучал кулаком по столу! Это было настолько неожиданно и странно, что покупатели послушно и быстро стали в очередь.
Так было положено начало дисциплине и порядку. Так на наших глазах Вася, застенчивый и несчастненький Вася, постепенно превращался в гордого и независимого человека, настоящего общественного организатора. Нет, он не зазнался, не стал высокомерным. Просто он был очень занят, очень поглощён своими делами. А их было много. Сбор взносов, приобретение товаров, учёт. Для учёта Вася даже завёл два толстенных гроссбуха — кассовую и товарную книгу.
Иногда, когда после уроков он сидел за столом, склонившись над кассовой книгой, что-то подсчитывая и записывая, появлялась его бабушка, работавшая вахтёром в нашей школе. (Отца Васиного — первого в селе председателя комбеда — зверски замучили кулаки, а мать умерла от голода. У бабушки Нюши он жил и воспитывался).
Улучив минуту, когда Вася оставался один, бабушка подходила к столу и, заглядывая в таинственную книгу, ласково бормотала:
— Ох ты ж мой внучек… Бульгахтером будешь!
— Нет, — отвечал Вася, — художником!
К сожалению, теперь мы никогда не видели, чтобы Вася рисовал. На переменках он всегда бывал в кооперативе.
Но однажды, не помню, что уж такое случилось, на одной из перемен Вася остался в группе.
— Нарисуй что-нибудь, — просительно сказал Юра и положил перед Васей свой альбом и гаммеровский карандаш.
Вася вспыхнул, протянул руку к карандашу, но, тотчас отдёрнув её, спокойно сказал:
— Не хочу. При-принципиально!
Юра растерянно улыбался:
— И не надо… И подумаешь… — Отвернувшись от Васи, молча уставился в окно. Мы тоже молчали.
И вдруг Юра вскочил, швырнул карандаш в стенку.
— Ну его к чёрту этого «Гаммера».
Перед окончанием учебного года Вася отчитывался на собрании членов кооператива. Отчёт его был очень кратким — одни цифры. Но это были необыкновенно убедительные цифры:
— Кооператив начал свою деятельность с небольшой суммы — 10 руб. 26 коп. Теперь в кооператив вступила вся трудшкола. Пайщикам товар отпускается со скидкой. Ежедневная выручка приблизительно 4–5 руб. Сейчас у нас есть прибыль — 20 рублей. Пусть собрание членов кооператива решит, на что их употребить.
— У нас есть собственных двадцать рублей! И мы можем их употребить, как нам вздумается!
Сообщение это вызвало взрыв радости. У каждого было какое-нибудь своё, ценное предложение. Спорили
Осталось ещё два рубля. На что их употребить? Снова поднялся шум.
И тут встал наш вожатый Коля…
— У меня есть предложение, — сказал он. — Харьковская фабрика начала выпускать очень хорошие акварельные краски. Одиннадцать цветов. Я предлагаю купить коробку красок и премировать председателя правления Васю Янченко. Кто за?
Выражая своё одобрение, мы начали бурно аплодировать, оглушительно кричать и топать ногами.
— Ура! — крикнул Вовка Черепок. А Толя Таратута вскочил на сцену и крикнул:
— Краски! Ваське! И чтобы был этот, как его… ультрамарин!
После собрания Вася на листе бумаги написал лозунг:
«Долой Гаммера! Ни одной копейки в чужие карманы!
Да здравствует наша кооперация».
К плакату мы прикрепили палочки и шумной гурьбой выбежали на улицу.
Магазин писчебумажных принадлежностей был распахнут настежь. В нём было почти пусто. Ведь не в одной нашей — во всех трудшколах Киева теперь были кооперативы. У прилавка стояло два взрослых покупателя и всего лишь несколько учеников. А в витрине всё так же улыбался восковой гимназистик. Сам хозяин, вопреки обыкновению, стоял у дверей. Мы прошли мимо него. Плакат несли Вася Янченко и Юра Левицкий.
Юра старался не смотреть в сторону господина-гражданина Дзениса, а Вася спокойно встретил взгляд его близоруких испуганных глаз.
Горнист первой базы
Мы ненавидели друг друга чуть ли не с пелёнок. Помню, когда мне было лет пять, он запер меня в дровяном сарае. Три часа я плакала навзрыд, а Борька хохотал и пел дурацкие песни. На его счастье и на мою беду, никого из взрослых поблизости не было.
Всю жизнь голова моя горела от его щелчков. Он подкрадывался ко мне внезапно, возникал там, где я не ожидала его увидеть — на улице, в подъезде дома моей подружки Липы, в сквере, где мы часто играли с ней в дьяболо.
— А-а, яичница! — (так прозвал он меня за веснушки). — Сейчас я тебе дам, яичница, марафончика!
«Марафончиком» на нелепом Борькином языке назывался щелчок.
Даже в кино от него нельзя было спастись! Как-то раз мы с Липой в кинотеатре «Орион» смотрели новый боевик «Чёрный конверт» с участием Гарри Пиля. Мы смотрели фильм, жевали ириски и были счастливы. Вдруг за спиной своей я услыхала зловещее «марафончики», и тотчас на бедную мою голову посыпались щелчки.