Город чудес
Шрифт:
Есть и другой потенциал, разумеется. Плохой. Вероятность слова, сказанного во хмелю, в неподходящий момент. Вероятность упустить человека, который мог бы помочь тебе преобразиться и познать себя в большей степени, чем ты осилишь в одиночку.
Все эти возможности текут сквозь Вошема, как притоки, впадающие в реку. Есть и определенности — определенность смерти, к примеру, и возраста, и смены времен года. У некоторых людей судьбы очерчены четко и полны событий, которых нельзя избежать, — но Вошем их не замечает. Для духа возможности определенности почти невидимы. Он над ними не властен. Он сосредоточен
Вошем закрывает глаза. Просматривает их все, одно за другим, как будто видит сны.
Но тут одна вероятность проскальзывает в его разум…
Он открывает глаза. Стены Мирграда впереди него становятся черными — совершенно, безупречно черными, — а потом начинают… разворачиваться. Они раскрываются, словно тянущиеся к свету бутоны, но при этом продолжают расти и расти, заворачиваясь вокруг него, пока не превращаются в башню, высоченную и черную, стремящуюся в небеса…
Вошем моргает. Вероятность исчезает. Башня пропадает. Стены Мирграда, как всегда, далеки и прозрачны. Он идет дальше.
Вошем знает, что вокруг витает много очень странных вероятностей. Это ведь Континент — здесь все возможно.
Но эта… эта как будто сделалась чуть более вероятной.
Это его тревожит. Он почти забывает странное чувство, которое преследовало его от самого моста: чувство, что за ним кто-то наблюдает. Он проверял, разумеется, и был внимателен, и даже поискал соответствующие вероятности. Так или иначе, он ничего не обнаружил. Значит, он в безопасности. Верно?
Верно же?
Вошем продолжает идти.
Сигруд подводит Шару обратно к ее мягкому креслу.
— Как же я смогу говорить с Божеством? — спрашивает он.
— Я однажды там была, — отвечает Шара. — Давным-давно. Ближе к концу событий в Мирграде. Она обратилась ко мне, попросила прийти. И я пришла.
— Ты мне об этом не рассказывала, — замечает он с обидой.
Она машет рукой.
— Я занималась свержением Виньи, а потом — твоим переворотом в Дрейлингских республиках. На пустые разговоры времени не было.
— Рассказ о том, как ты попала в гости к Божеству, — очень даже не пустой разговор!
— Достаточно сказать, — убедительно произносит Шара, — что в то время такая тема для разговора была бы сложной. Так или иначе, в физическом мире есть место, соединенное с ее святилищем — в точности как эта комната соединяется с физическим миром под Солдинским мостом. Но Олвос окружила себя защитой — Мальвина и остальные так и не смогли через нее пробиться. Она намного, намного сильнее, чем они.
Сигруд помогает ей опуститься в кресло.
— И почему со мной должно получиться иначе?
— Хороший вопрос. И он меня весьма тревожит, — она со стоном, держась за бок, откидывается на спинку кресла. — Ты же не дурак, Сигруд. Ты сам понимаешь, что не выглядишь на… постой, сколько тебе лет? Пятьдесят? Шестьдесят?
— Шестьдесят три.
— Клянусь морями… — она поправляет очки и смотрит на него, моргая. — Что ж. Ты понимаешь, что не состарился, как полагается, — верно?
Поколебавшись, Сигруд кивает.
— И ты, конечно, понимаешь, что успешно противостоял
Сигруд снова кивает. Слушая, как кто-то говорит о его страхах и тревогах, он ощущает сильное беспокойство.
— Дай взглянуть, — просит Шара и протягивает руки — маленькие, коричневые и морщинистые.
Он кладет левую руку ей в ладони. Она рассматривает шрамы, которые не изменились за десятилетия: весы Божества Колкана, ждущие возможности взвешивать и судить.
— Я не понимаю, — тихо говорит Шара. — И у меня нет даже идей о том, как это действует. У шрама не должно быть никаких эффектов, ведь Колкан мертв. Но… что-то изменилось, когда тебя пытали в Слондхейме, Сигруд. Дело не в том, что ты невосприимчив к эффектам божественного, — будь оно так, Мальвина и остальные не смогли бы тебя перемещать или защищать, — а в том, что ты можешь им сопротивляться, не подчиняться, ослаблять их.
— Я не понимаю.
— Я тоже. В книгах я такого ни разу не встречала.
— Но ты думаешь… ты думаешь, что я мог бы использовать это, чтобы проникнуть сквозь защиту Олвос?
— Возможно. Нам придется рискнуть. Наш враг хочет сам сделаться Божеством. Если еще одно Божество будет на нашей стороне…
— Начнется новая божественная война, — мрачно говорит Сигруд.
— Я надеюсь положить ей конец еще до начала, — говорит Шара и вздыхает. — Может, это было неизбежно. Может, мне не стоило вести себя так осторожно, так опасливо. Может, я должна была немедленно перейти к открытой войне с нашим врагом. Но сколько раз мы видели, как дети в солдатской одежде маршируют на войну? Я оглядываюсь сквозь годы и вижу… вижу только искалеченных детей, которые рубят вслепую, пытаясь отомстить за прошлые обиды. Я не могу заставить себя увековечить это, Сигруд. Я не стану частью истории, какую так хорошо знаю. Я всеми силами постараюсь этого избежать. — Она поправляет очки. — Надеюсь, это последняя битва. Достаточно одного толчка.
По лицу Сигруда пробегает туча. Он отворачивается.
— Что не так? — спрашивает Шара.
— Ничего.
— Вот уж нет.
— Просто… Сигню сказала мне это однажды. — Он смотрит на Шару. — Достаточно одного толчка.
Она грустно улыбается.
— A-а. Цитата из Тинадеши. Жаль, что нам так и не удалось познакомиться. Кажется, она бы мне понравилась.
— Да.
Мальвина и Таваан, возможно почувствовав, куда завела их беседа, встают и подходят, держась за руки.
— Мы подбираемся к отчаянной части? — спрашивает Таваан.
— Да, дорогая, — с теплотой отвечает Шара.
— Ты ведь знаешь, что я в несколько раз старше тебя, верно? — спрашивает Таваан. — Не надо разговаривать со мной, как будто ты моя бабушка.
— Возраст — это просто цифра, дорогая, — отвечает Шара тем же материнским тоном. — Я сообщила Сигруду, что мы от него хотим.
— Но я до сих пор не знаю, что мне следует делать, — говорит Сигруд. — Вы хотите, чтобы я отправился туда, где прячется Олвос, и одолел ее защитные заклятия… как? С помощью силы в моей руке, которую я едва понимаю? И к чему вообще я должен ее применить?