Город чудес

Беннетт Роберт Джексон

— Как… как же вы выжили? — спрашивает Сигруд. — Как вам это удалось?

— Большинству никак, — говорит Мальвина. — До большинства добрался кадж. Он их казнил, как заболевшую скотину. Но не всех. Что бы ты сделал, если бы твои земли завоевали и чужаки целенаправленно выискивали твоих наследников, чтобы их убить?

— Я бы их отослал.

— Допустим, ты не можешь. Ты не в силах покинуть свой дом, и твои детишки — тоже. Они к нему прикованы. И что тогда?

Сигруд кивает.

— Я их спрячу.

— Точно. А какое Божество у нас на свете всех хитрее и умнее?

Он испускает медленный

вздох.

— Жугов.

— Правильно.

— Клянусь морями… Сколько интриг и планов он привел в действие, прежде чем спрятался сам?

— Я не знаю. Но в этом есть логика. Он был бы полным дерьмом, если бы спасся сам, но не спас детей. — Она мрачнеет. — Хотя то, что он с нами сделал… Я не уверена, что это можно считать спасением.

— Почему? Как он все устроил?

Некоторое время она колеблется.

— Мы даже… мы даже не поняли, что это происходит, — говорит она. — Вот такая она, жизнь с Божеством. Оно шевелит пальцем, и реальность изменяется. — Она отворачивается. — Он приходит к тебе. И вдруг твои воспоминания… меняются. Их заволакивает дымкой. Внезапно ты уже не помнишь о своей божественной природе. Ты считаешь себя смертным. Просто маленьким смертным ребенком, потерянным сиротой. А потом… потом становишься им на самом деле. И, возможно, если повезет, тебя удочерит обычная смертная семья, будет любить, заботиться о тебе, и ты будешь с ними жить. Расти с ними. И, возможно, на некоторое время будешь счастливым. Невежественным, да — но счастливым.

Она сглатывает.

— Но потом… Однажды люди начнут что-то подозревать. Какое-то время ты растешь, а потом просто… останавливаешься. Они начнут удивляться — ну когда же этот ребенок вырастет? Когда он станет взрослым? Почему он так и остался подростком? Почему он еще здесь? И когда люди начнут задавать такие вопросы и что-то подозревать, вот тогда-то чудо Жугова позаботится о тебе.

Оно тебя снова спрячет. Снова сделает ребенком. Исказит реальность вокруг тебя, медленно и понемногу. И даже не осознавая, что делаешь, ты покинешь эту семью, просто уйдешь и опять окажешься один. Чудо начнет все сначала. Ты забудешь о них, а они — о тебе. Как будто ты никогда и не жил с этой семьей. А для них все будет так, словно они никогда не удочеряли эту милую малышку. Вы все напрочь забудете друг друга. Потому что ты должна быть в безопасности, вне подозрений. И с тобой, благословенным божественным ребенком, это будет происходить снова и снова, снова и снова. Опять и опять. Ты как сомнамбула будешь заново проживать свою юность, дрейфуя от семьи к семье. И не оставляя после себя даже воспоминаний.

Мальвина закрывает глаза, словно пытаясь что-то забыть. Берет горсть песка, и тот сыплется сквозь ее пальцы.

— Позже, когда заклятие перестает действовать, ты спрашиваешь себя: может, ты иногда встречала где-нибудь посреди улицы свою старую семью? Мать и отца, которые заботились о тебе месяцами, годами, а то и дольше? И вы даже не узнали друг друга. Вы все забыли. Чудо вычистило твой разум, снова превратило тебя в сомнамбулу. За исключением разве что пустяка. Беспокойного призрака любви в твоей душе. Чего-то вроде фантомной конечности. Но ты не знаешь. Ты не понимаешь, отчего твое сердце ноет при виде этих незнакомцев. — Она качает головой. — Вот такой… ужасный выбор приходится делать, чтобы выжить. — Она смеется. — Оно хотя бы стоит того?

— Почему? — спрашивает Сигруд. — Какая конечная цель была у

Жугова на уме? Зачем подвергать вас такому?

— Он думал, что выживет, вернется и всех разбудит, — отвечает Мальвина. — Мне так кажется. Он не любил объяснять. Просто делал, что вздумается. — Она горько улыбается. — Мы должны были однажды снова стать одной большой семьей — и, возможно, начать новую войну, отбить Континент.

— Но ты проснулась раньше?

— Да. Не повезло. С некоторыми так получилось. Живешь себе с приемной семьей, а потом что-то происходит. Несчастный случай. Пожар. Что угодно. И ты их теряешь. А когда это случается, похороненные внутри тебя воспоминания о смерти твоей божественной семьи, о смерти Таалавраса, и Вуртьи, и остальных снова оживают. Одна травма высвобождает другую. Мощные эмоциональные переживания взламывают плотину внутри тебя. И ты вспоминаешь… все. Кем ты был, что мог делать. Наверное, кое-какие вещи даже чудо не может подавить. Иногда я спрашиваю себя: а вдруг мы всего лишь ходячие лоскутные куклы, сшитые из травм?

Они недолго сидят в молчании, наблюдая за тем, как вздымаются и пенятся волны под мрачным небом.

— Ему досталось хуже всех, — говорит Мальвина. — Нашему… врагу. Я его не люблю. Я его ненавижу. Но ему не повезло сильней, чем остальным.

— Что с ним случилось?

— Сперва — то же самое, что и со всеми, кто теперь не спит, — говорит она. — Несчастный случай. Трагическая гибель семьи. Пробуждение. Но потом он… сделал кое-что глупое. Попав в очередной приют, показывал там фокусы с тенью. Кто-то заметил. И известие достигло министерства. А там о нем узнала старушка Винья Комайд.

— Как она его поймала?

Мальвина пожимает плечами.

— У старой суки был блестящий ум. Наверное, придумала, как его обдурить. Пришла к нему — может, угрожала сделать с ним то же самое, что кадж с остальными. Он все еще страдал после потери приемных родителей. Наверное, был сам не свой. Она посадила его на корабль и увезла сюда, далеко от земли, которая его питает, от тех, кто в него верит, придает ему форму и влияет на его суть, — и это сделало его слабым.

— Потом она поместила поверх него печать Колкана, — говорит Сигруд. — И он еще больше ослаб.

— Да. И она стала его допрашивать и пытать. Днем и ночью. Била его светом. Он ненавидит свет — уж такова его природа.

— А потом Шара убила Колкана и Жугова… Тогда-то все и случилось, верно? — Он машет рукой на «Салим». — Тогда существо, которое держали здесь в плену, вырвалось на свободу. Потому что защита перестала работать.

— Да. Печать Колкана, так долго подавлявшая силу ночи… Когда Колкан умер, печать утратила весь смысл, все влияние, в точности как все остальное, сотворенное им. И запертый здесь мальчик получил возможность уйти. Хотя он уже не мальчик.

— Почему? — спрашивает Сигруд. — Зачем с ним это сделали? Зачем совать нос в такие вещи?

Мальвина смотрит на него с ухмылкой.

— Ах, сэр. Чего Сайпур боится больше всего на свете?

— Божественной силы, разумеется.

— Да. Потому что против нее у Сайпура нет защиты. Не забывай, тогда считали, что черный свинец каджа потерян. А какова единственная вещь, которая, если верить историческим хроникам, может остановить бога?

— Я не знаю. Мне казалось, такого не существует. Разве что… другой бог? — Он глядит на нее, потрясенный. — Постой-ка. Ты хочешь сказать, что Винья Комайд пыталась сотворить собственное божество?