Город-фронт
Шрифт:
Выходим к лесному завалу, перегородившему шоссе. Рядом броневичок, а около него генералы А.И. Черепанов и П.А. Зайцев.
— Что случилось, товарищ генерал? — спрашиваю я Александра Ивановича Черепанова. Он работает в штабе Главкома Северо-Западного направления и ездит обычно по его заданиям. Это всегда ровный, спокойный человек с добрыми близорукими глазами.
Вот видишь, голубчик, мы с Пантелеймоном Александровичем понтонерами твоими командуем, — отвечает он — Они ехали в Тосно, а встреча с немцем состоялась здесь. Еще маршевая рота с нами. К сожалению, в ней всего по пятнадцати патронов
Так в чем же дело? Через Тосно, что ли, немцы прорвались?
Зайцев, тоже выполняющий в последнее время специальные поручения маршала К.Е. Ворошилова, ворчит что-то в свои черные усы. Обычной для его лица веселой улыбки нет и в помине. Отзывается опять Александр Иванович:
Видимо, так. Должно быть, отдали им станцию. На Московском шоссе наших больше нет, вот фашисты и бросили сюда разведку на машинах.
А в укрепленном районе об этом знают? — спрашиваю я. — Когда мы проезжали, там все спокойно было. Мост ижорский еще не минирован.
Черепанов глядит на часы:
Теперь-то уже должны знать. Я послал в Смольный записку — танки прошу. В укрепрайон сейчас Пантелеймон Александрович поедет: готовить надо его к бою.
А здесь что делать будем?'
Наступать, кажется, силенок нет, — усмехается генерал. — Придется оборону держать. Твои понтонеры завал уже сделали, теперь мины ставят... Давайте, голубчики, организовывать наше войско...
Генерал П.А. Зайцев едет на ям-ижорский рубеж, а мы остаемся здесь.
Полковой комиссар Н. А. Муха идет на левый фланг в лес, где залегла маршевая рота. Я разыскиваю старшего лейтенанта Е.П. Гуляницкого и командира запасного понтонного батальона капитана Волгина. А.И. Черепанов остается в центре, у шоссе.
Бой разгорается. Злобно щелкают о стволы разрывные пули, совсем близко рвутся гранаты.
Через час прибегает связной от полкового комиссара: в маршевой роте кончаются патроны. Павел Яковлев мчится в Ям-Ижору за патронами и гранатами.
А в лесу уже хлопают минометы. Около нашего броневичка воздух прошивают легкие артиллерийские снаряды.
Александр Иванович смотрит на часы: «Долго мешкают наши с помощью». Но внешне он невозмутим. Его спокойствие поражает. Генерал ни разу не присел, даже когда мины рвались совсем близко. Понятно, что рядом с ним нужно было вести себя соответственно. Но вот наконец и Черепанов не выдерживает, когда один снаряд срезает деревцо прямо около нас.
— Заметили, мерзавцы... Давайте-ка, голубчик, немного отодвинемся.
Мы отходим метров на двести. Здесь понтонеры снова заваливают шоссе большими деревьями, укладывают противотанковые мины. Но пулеметы маршевой роты слева от нас замолкают.
Трудно сказать, чем бы кончился бой, если бы в это время к нам не подошли пять тяжелых танков. Они е ходу расползлись веером по обе стороны шоссе и открыли огонь из пушек и пулеметов.
У гитлеровцев тоже появились новые силы. Два легких танка сунулись было напролом по шоссе. Один нарвался на мину, и его тут же подожгли. Второй стал разворачиваться перед завалом, но попал под снаряд своей же артиллерии. Она непрерывно била по шоссе. И минометный огонь становился все плотнее.
Потом над нами пронеслись на бреющем полете два «мессершмитта», прошивая лес пулеметными
Противник имел явное превосходство, и нам приходилось пятиться назад. В лесу, справа и слева, все ближе раздавалась стрельба. Уже и с окраины Красного Бора заговорили вражеские автоматы.
— Отходить придется, подполковник, к укрепленному району. Ничего тут сейчас не поделаешь, — вздохнул Александр Иванович. Когда мы оставили лес и оказались на открытом поле перед Ям-Ижорой, генерал Черепанов послал предупредить о своем решении командира танкового подразделения. Я тем временем вызвал Гуляницкого и приказал готовить к взрыву ям-ижорский мост.
Когда фашисты почти уже ступили на этот мост, раздался оглушительный взрыв. Высоко вверх взметнулся сноп пламени, балки и настил рухнули в воду.
Александр Иванович болезненно поморщился:
— Разрушать всегда неприятно. Однако сейчас это для нас единственный выход. Думаю, теперь задержим здесь немца..
Примерно через час, уже в темноте, в огневой бой с наседавшими гитлеровцами вступили Ижорский артиллерийско-пулеметный батальон и рабочий отряд И.Ф. Черненко. Пожелав им успеха, Черепанов отправился в Смольный докладывать Ворошилову и Жданову о случившемся. Потом и нам с полковым комиссаром Н.А. Муха пришлось выехать в Ленинград.
Едва мы успели войти к себе в штаб, как Николай Михайлович Пилипец сообщил еще одну неприятную новость:
— Двадцать третья армия оставляет Выборг. Подписана директива об отводе оттуда всех трех дивизий. Приказано взорвать доты и другие важнейшие объекты в Выборге.
23-я армия с начала войны удерживала пограничные узлы обороны на левом фланге. И до последних дней ее положение под Выборгом оставалось прочным. Но, боясь обхода Выборгской группы войск с флангов, командующий армией генерал-майор М.И. Герасимов несколько дней назад попросил разрешения отойти. Тогда М.М. Попов запретил это делать и даже упрекнул командующего за пассивность. А теперь вдруг мы сами собираемся разрушить все эти укрепления...
Да, обрадовал ты нас, — покачал головой комиссар.
Это еще не все, — кивнул на карту Пилипец. — По директиве отход армии разрешен не дальше бывшей линии Маннергейма и на вуоксинский водный рубеж. А сейчас оттуда доносят, что финны форсировали Вуоксу и уже перехватили дороги южнее Выборга. Так что и отходить-то из Выборга некуда...
Обидно было от сознания, что приходилось терять такой замечательный рубеж. За Выборгом у нас имелись мощные, вполне современные железобетонные артиллерийские полукапониры. В них еще до войны закончили монтаж вооружения. Перед дотами установили минные заграждения. Недаром противник так долго не решался наступать на этом участке.
— Ну и что же сейчас там происходит? — спросил я. Пилипец развел руками:
— Не известно. Штаб армии уже дважды сегодня перемещался, и сейчас связь с Герасимовым нарушилась.
Одно ясно: три выборгские дивизии сидят в мешке.
Михаил Илларионович Герасимов всегда казался мне воплощением уверенности в самом себе. Он обладал каким-то подчеркнуто небрежным спокойствием. Однажды Герасимову доложили о прорыве противника. Он остался невозмутимо-спокойным и продолжал насвистывать какую-то легкомысленную мелодию из оперетты.