Город грехов
Шрифт:
— Бог не возился бы с нами, если бы в нас не было ничего божественного, и мы были бы подобны листьям… у бога для каждого есть дело…
— И все же, за что бог карает невинных?..
— Нет невинных…
— А дети?..
— Дети принимают на себя не только наследство родителей, но и назначенное отцу или матери наказание, как долю наследства…
— Скажи философ, будем ли мы жить лучше?.. — спросил артист. — Впрочем, можете не отвечать… я знаю ответ: лучше мы будем жить только после смерти… — артист изобразил на лице улыбку и встал весь в ознобных мурашках. Ночь была холодная.
Утром одиссея
Жизнь философа была достаточно разнообразна, не исключала и всесилие случая. В 27 лет он женился на вдове, не знающей, чем себя занять, потом на пианистке, которую сменила женщина неопределенного возраста. Так он жил до сорока лет, не подозревая в личной заинтересованности бога его судьбой. У него была жена, дом. Он был почти счастлив и в один день потерял все. Дом сгорел. Жена исчезла. Сам он чудом спасся. После размолвки, вызванной недоразумением и незнанием истинного положения вещей, он не ночевал дома. Через год философ опять женился, но вынужден был уйти от жены. Если бы он знал, что ребенок, которого раньше срока родила жена, был от него, он не устроил бы этой жуткой сцены ревности. Он подозревал, что отцом ребенка был не он, а брат жены. Мальчик был его копией. Семь лет философ жил бездомным, как бог. Он переплыл море, несколько рек, и даже сидел в яме, как раб, которого можно было убить или продать. Бог наложил на него эти несчастья и унижения. Все эти долгие годы он как бы спал и проснулся стариком. В несчастье люди стареют быстрее. Оглядевшись по сторонам, он понял, что попал в желтый дом. В желтом доме старик стал философом. Он не вовлекался в превратности и метания, он постигал, что такое жизнь. Он не сокрушался, не стенал, он творил мир, состоящий из людей и бога, в котором все рождающееся и растущее было избавлено от смерти.
Семь лет, прошли как семь дней. На восьмой день пришло освобождение…
Философ поселился во флигеле дома на Болотной улице. Его окна выходили на кладбище, по аллеям которого он прогуливался по субботам. В воскресенье его можно было видеть на площади с кумиром. Он проповедовал свое учение, потом сочинил новое, противоположное по смыслу ранее сочиненному. Говорил философ простыми словами, но иногда на него что-то находило, и он вещал как пифия на треножнике.
После очередной проповеди, поняв, что предсказания несчастий никому не нужны, он покинул город…
Около полудня писатель, артист и философ дали представление в рыбачьем поселке.
Сети служили декорациями.
После представления, собака, виляя хвостом, собрала подаяние.
— Однако, нам пора… — артист глянул по сторонам. — Толпу мы собрали твоей историей вечного жида… как бы мне протиснуться… ну и давка… эй, любезный, ты меня раздавишь… даже дрожь пробрала… ну, вот, кажется, пробился…
Артист исчез.
Писатель стоял и озирался, когда с ним заговорил прохожий с иудиной бородкой.
— Он глаз с вас не спускал…
— Кто?..
— Вон тот человек похожий на шпиона, как мне кажется… я заметил за вами слежку, и из любопытства тоже стал следить… мне кажется, что между вами существует некая связь, хотя это может показаться абсурдным… я вас знаю, правда, по слухам… разрешите представиться, в городе я был известным
— Ну, не знаю… вряд ли… он философ… впрочем, все может быть… время такое…
— Вы меня не помните?.. мы встречались на приеме у мэра… потом его сменила женщина, хитрая, изворотливая, алчная, любящая роскошь… и нынешний мэр ничуть не лучше, но иногда он обнаруживает хорошие качества, когда хочет быть обходительным, приятным…
— Однако молва увидела в нем сатану, императора конца времен… простите, мне пора… — писатель слегка приподнял шляпу, принужденно улыбнулся и пошел прочь…
Писатель шел и размышлял.
«Мне кажется, я уже где-то видел этого прохожего с иудиной бородкой… может быть, в другой жизни, в которой были живы Вагнер, Маргарита…»
Радость смешанная со слезами сопровождала писателя, пока он шел и не чувствовал утомления и тягости, хотя это была голая пустыня…
В пустыне бог уберег писателя, с ним не случилось несчастья. Утомленный солнцем, он достиг предгорий.
Узкая дорога увела писателя в сумрачное ущелье и оборвалась. Мост оказался разрушенным грязевым потоком. Возвращаться писателю было некуда, и он остался в этом царстве узких проходов и неприступных мест. Днем он пас коз, а ночью дописывал книгу, хотя смысла в этом не было, да и быть не могло.
Повествование напоминало бессвязную речь спящего, который говорил, пока у него оставались силы говорить. В записях встречались повторения, иногда монотонность и неровность стиля. Книга представляла собой совокупность историй людей, из которых каждый был наделен достаточной полнотой существования и описан отдельно. В книге все можно было найти, если не искать того, чего там не было. Писатель рассказывал о многом, и о многом умалчивал, открывая лишь ту часть сведений, которые ничем не угрожали описываемому персонажу. Все остальное, в том числе имена и деликатные подробности содержались в многоточиях…
Несмотря на отсутствие интриги, книга увлекала читателей.
«Главное, чтобы читатель, читая роман, понимал, что происходит… писатель как бог, который производит перемены, но сам не меняется и распоряжается своими тварями так, что ни в одной из них не видна была тайна его промысла…» — размышлял писатель.
Обогнув скалу, писатель наткнулся на прохожего с иудиной бородкой. Он сидел на камне и созерцал окрестности.
— Мне кажется, мы уже встречались… — Писатель сел на камень.
— Судьба нас сводит… все мы пленники судьбы… и не помогает нам ни покорность, ни унижение… мы в потоке событий непредсказуемых и незавершенных… — прохожий умолк, но не надолго. — Однако я продолжу, пока не забыл продолжения… время бежит и все исчезает в прошлом… наша память хранит не факты, а некое воображаемое прошлое… и это факт… — Прохожий встал. — Что-то я еще хотел вам сказать… впрочем, не важно…
Прохожий ушел.
— Вы знаете, кто это был?.. — спросил прохожий в темных очках, который вышел из миртовых зарослей.