Город грехов
Шрифт:
— Ты окружил себя видимостями… твой секретарь давно умер…
— Приглядись и увидишь его…
— Всюду война…
— Не согласен с тобой… всюду любовь…
— И ты в это веришь?..
— Во что мы только не верим…
— Все решает случай…
— В человеческих делах все решает не случай, а божье установление… — Писатель пригладил волосы. — Как я выгляжу?.. и не вздумай льстить мне… твоя усмешка не должна превращаться в гримасу…
— Что ты еще выдумал?..
— Я подумал, вдруг мы встретим Лизу… или кого-нибудь еще из знакомых…
— Ты спятил… у тебя склонность к мрачным фантазиям… это невозможно… оттуда еще никто не возвращался… если бы кто-нибудь вернулся оттуда, здесь бы никого не осталось… правда, говорят, архитектор вернулся, чтобы закончить план переноса города в другое месте… а вслед за этим событием последовала эпидемия самоубийств…
— Смерть отвратила их от многих соблазнов…
— А, может быть, ввергла в еще большие бедствия… можно ли смерть назвать спасительницей?..
— Не знаю…
— Сознайся,
— После смерти жены, она стала являться в мои сны… помню, как-то нечаянно я забрел в руины женского монастыря и попался в ее сети… я дошел до такого жалкого состояния, что и представить невозможно… днем я жил только стонами и вздохами, а ночью плел венки сонетов, вплетал в них мирт, плющ, лавр, лелеял все, что было им созвучно… — Писатель умолк, задумался. — Любовь к блаженной привела меня в тюрьму… в камере все казалось мне безобразным и тусклым, и я стал думать о смерти, но эти мысли не исцеляли меня, лишь усиливали усталость, и я решил бежать… побег удался… в горах я неузнанный пристал к толпе прохожих… в толпе меньше опасностей, не надо непрестанно озираться кругом… прислушиваясь к разговорам, я узнал, что умер, сломал себе шею при попытке побега из тюрьмы… я стал мифической личностью, предметом толков… помню, изменив имя и внешность, я вернулся в город… моя комната пустовала… ключ лежал на притолоке… ночь я провел среди воспоминаний… днем дом казался необитаемым… царила тишина… а ночью дом оживал… я слышал голоса соседей, сливающиеся в хор голосов, в котором были и новорожденные, и умершие… вначале хор казался мне нестройным, сбивчивым, но постепенно он превращался в симфонию… помню, как-то во сне я перенесся в келью блаженной… она спала на своем одиноком ложе… почувствовав себя в моих объятиях, она открыла глаза… в этой иллюзии все было так реально…
— О чем ты?.. — сонно пробормотал артист.
— Так, ни о чем…
— Что у тебя произошло с секретарем?..
— Как-то ночью ему явилась жена в видении и обратилась к нему со словами: «За что ты убил меня?..» — Разбуженный страхом, еще не придя в себя, он понял, что совершил тяжкое преступление… той же ночью он написал донос на самого себя и отправил его по почте… утром, роясь в бумагах на столе, он нашел черновик доноса, понял, что оклеветал себя во сне и, чтобы спастись, бежал из города, укрылся на острове… одним своим видом он всем там внушал ужас… помню, от слухов о нем у меня звенело в обоих ушах… он писал мне письма с угрозами, описывал смерть, которую приготовил мне, ему осталось только избрать время и место… как же он был разочарован, когда узнал из газет о том, что я сломал себе шею при попытке побега из тюрьмы… он даже написал эпитафию: «Писатель умер, доставив государству чести гораздо больше, чем оно ему…» — и в знак скорби пролил кровь, вместо слез, нанес себе рану…
— Кстати, о твоей смерти я тоже узнал из газет…
— А я узнал о своей смерти по радио… помню, еще толком не проснувшись, я услышал некролог о себе… не знаю, кто пустил слух, что смерть нашла меня, а молва позаботилась обо всем остальном… я ведь был известным человеком… не сомневаюсь, что у тебя есть вопросы…
— Да, у меня есть вопросы… как ты бежал из тюрьмы?..
— Из тюрьмы я бежал, переодевшись в женскую одежду… я не успел далеко уйти, был узнан, избит, связан и полунагой доставлен в тюрьму… я предстал перед Вагнером, начальником тюрьмы, в одной лишь короткой рубашке… увидев меня, Вагнер едва не умер от смеха… он оказал мне милосердие, которого я не заслуживал… меня помыли, одели и заперли в узкой, похожей на гроб келье… тюрьма располагалась на территории заброшенного монастыря… я лежал и размышлял… не сам я придумал план побега… я последовал совету некоего человека, оказавшегося евреем и шпионом у Вагнера…
— Та это Вагнер спровоцировал тебя на побег?..
— Теперь это уже не важно… но я продолжу… я заснул и во сне снова был бит, оплеван и распят за то, что как усомнившийся Фома трогал тело бога руками, прикасался к шрамам от ран… проснулся я среди ночи… я лежал и размышлял… вдруг я услышал шаги… дверь камеры приоткрылась… я был несколько смущен этим обстоятельством, подумал, что это очередная провокация Вагнера… пребывая в нерешительности, я все же решил воспользоваться случаем… озираясь, волнуемый разными мыслями, я вышел из кельи и пошел по длинному сводчатому коридору, который вывел меня к лестнице… я поднялся этажом выше, повернув налево, потом направо, спустился этажом ниже и оказался на монастырской стене с той стороны, где монастырь примыкал к скале… по веревке с узлами, как будто специально приготовленной для меня, я спустился вниз на головы охранников… не знаю, кого они ждали, но увидев меня, они обратились в бегство, причем некоторые из них так и не поняли, почему они бежали… охранники бежали в одну сторону, а я бежал в другую сторону от зримых и незримых преследователей, и так быстро, как только мог… я бежал с такой поспешностью, что если бы кто мог меня видеть, то сказал бы, что я не бегу, а лечу… пытаясь перейти бурную реку по камням, я оступился… по всей видимости, таков был приговор божьего правосудия… многие видели, как вода волокла мое безжизненное тело точно камень среди камней… меня спасли бродячие собаки, которые тотчас же разорвали бы меня на куски своими зубами, если бы не монах… палкой он отогнал собак… а молитвами вылечил меня… уже через несколько дней я встал на ноги и покинул его пещеру… я встал на путь
— И все это он делал как бы нечаянно… — сказал артист, пытаясь изобразить улыбку.
— Да… — пробормотал писатель и сел, пережидая головокружение. Он следил за смутным беспорядочным течением форм без твердо очерченных границ, лиц, сменяющих друг друга. Они появлялись на свет и исчезали. Темнота принимала всех уходящих.
— Что с тобой?..
— Не знаю… такое уже было со мной однажды, когда Вагнер запер меня в одиночке… среди ночи я очнулся… камера зарастала виноградной лозой, по стенам карабкался плющ, из темноты за мной следили горящие холодным светом глаза совы… потом появилась женщина в пурпурном платье, ее бледное лицо с черными улыбчивыми глазами, окаймляли рыжие кудри… своим смехом она лишила меня разума… я увидел как от нее стали отделяться дети с козьими рожками, еще не названные, не имеющие имен и не подозревающие о своей печальной участи… они кружили по камере, устраивали игры… в разгар вакханалии явился Вагнер… он был великолепен в своем совершенном безобразии… по его мнению, я был дерзок, нуждался в обуздании… из-за спины Вагнера вышла женщина… и он нашел мне женщину… бог послал в наш мир красоту, воплотив ее в женщину, несущую соблазны, и вложил в нее лживую душу… женщина была его сестрой… она изменяла мужу и, кажется, даже презирала его… одним прикосновение она смогла сделать меня красивым… она завивала мне кудри наподобие гиацинта… я весь светился… даже ростом сделался выше…
— И где это было?.. — спросил артист.
— В тюрьме…
Мимо прошли прохожие.
За прохожими ползла хмурая туча, пугая блеском молний.
— Идут и идут… и куда идут?..
— И куда не придут, всюду будут врагами… — Актер встал. Обогнув груду камней, похожих на стаю присевших волков, он наткнулся на странного человека, который шел, плача и рыдая.
Актер спросил человека о причине слез.
Человек начал свою историю с приветствия в виде длинного вступления и изящного риторического предисловия.
У человека был дом, жена, дочь. И все это у него похитили обстоятельства. Сначала сгорел дом, потом пропала жена и следом за ней дочь.
Обрисовав облик похитителя, человек разрыдался.
— У кого ни спрошу, никто ничего не знает ни о жене, ни о дочери… как в воду канули… похититель давно замышлял против меня, выказывал притворную благосклонность… по его доносу меня сначала уволили из школы, где я преподавал географию, а потом арестовали, обвинив в заговоре против власти… меня сослали на один из западных островов, их еще называют блуждающими, где я вел созерцательный образ жизни среди монахов… после окончания срока ссылки, я вернулся в город, который меня не ждал… похититель держал меня под наблюдением, а я делал вид, будто не замечаю слежки… пока я отбывал ссылку, жена умерла, а дочь сделалась женой похитителя… описание всех моих трагедий и несчастий заняло бы не один день… но со временем я стал находить в несчастьях утешение и уже не боялся худшего… а дочка… она еще девочка и легко исправится, если сумеет освободиться от власти этого негодяя… сначала он удочерил ее, женившись на моей жене, а потом сделал своей женой, когда ее мать умерла… и все это вполне сознательно придумывалось заранее… я узнал об этом из неотправленных писем дочери… это была такая своеобразная игра…
— Не думаю, что это игра… это жизнь, к которой надо относиться настороженно и сдержанно…
День был пасмурный.
Писатель шел по следам артиста и сочинял финальную сцену романа. Иногда он обрушивался на себя с критикой:
— Финал этой истории просто ужасен… слова употреблены некстати и выражают совсем не то, что я хотел выразить… все превратно… и почерк ужасный… пальцы сводит судорога…
— С кем ты говоришь?.. — спросил артист и обернулся.