Город грехов
Шрифт:
— С кем не скажу, а о чем, скажу в другой раз, если мы выйдем живыми из этого жуткого ущелья, и нас не сожрут гиены… я слышу их голоса… кажется, и они меня слышат и смеются… — Писатель пугливо глянул по сторонам. Его пугали прохожие, у которых были серые, неприветливые лица. От утомления в его глазах все двоилось, двоились и прохожие, которые появлялись неизвестно откуда, и неизвестно куда исчезали. Они казались ему обитателями преисподней. Женщины утаивали свои лица за повязками. — Надо остановиться… — сказал писатель и остановился, оглядываясь. —
— Соберись с силами… где-то здесь должна быть пещера…
— Сил уже нет… и ущелье сжимается…
— Скоро… скоро ты сможешь насладиться лицезрением этого города грехов…
Как будто нарочно стало еще темнее.
Гром потряс небо.
Начал накрапывать дождь.
Артист свернул за угол скалы, нависшей над дорогой, и очутились у входа в пещеру.
— Вот и спасение…
— Человек склонен к греху, а бог — к милости… — пробормотал, задыхаясь, писатель.
— А многословных он наказывает одышкой… мы дошли только до половины пути, а ты уже задыхаешься…
— Такое впечатление, что мы поднимались на небо… — сказал писатель, оглядываясь. — Необычная пещера… похожа на храм… и надо сказать, что строитель этого храма обнаружил вкус… ему нельзя отказать в знакомстве с перспективой, знанием рельефов и архитектурных деталей, благодаря которым пространство оживает и вся постройка выигрывает в стройности и в монументальности… однако мы здесь не одни…
— Бог любит не только нас… он любит и змей, и скорпионов… как-нибудь я расскажу тебе историю о соблазнении змеем девы в райском саду…
— Я знаю эту историю…
— И ты знаешь, кто ее написал?..
— Нет… говорят, это история бога…
— А что написал ты?..
— Несколько романов, но из материальных соображений не стал их публиковать… хотя жизнь и человеческое поведение определяются не только и не столько материальными обстоятельствами…
— Расскажи, как ты пишешь?.. мне интересно знать, как это происходит?..
— Я ищу слова, которые приводят в движение пружины интриги… приобретаю опыт, и постепенно вырастает книга… книги, как дети, растут ужасно медленно…
— У тебя есть дети?..
— Есть сын… а у тебя?..
— Молва говорит, что есть и сын и дочь, но я не уверен…
— Сколько раз ты был женат?..
— Не помню… помню только, что моя первая жена слыла ветреницей, обожала театр, ужинала в гостях, вставала после полудня, читала почту и разбрасывала любовные письма, где попало, так что всякий мог их прочесть… впрочем, я любопытным не был и всем этим ничуть не смущался… у меня была своя жизнь…
— Чем занималась твоя жена?..
— Ничем… она была привлекательной женщиной с приятными манерами… она и пленила меня своими манерами и приятной полнотой… о чем твоя книга?..
— Это будет история всех людей… я не придумываю интригу, не пытаюсь занять место судьбы, я рассказываю истории о том, как обстоятельства распоряжаются судьбой героев, причем все беды героев убедительно мотивированы, помощь выглядит случайной, неожиданной, иногда
— И кто главный герой?..
— Женщина, которая освободилась от кошмара остаться старой девой при живом муже и нашла счастье с бродячим актером… она путешествует с ним на осле и пишет письма мужу… иногда проливает слезы…
— Ты смеешься?..
— Нет… у нее пылкая душа и романтическое воображение… правда, письма пока довольно путанные, невнятные… она даже не пытается уверить в истинности происходящего, сделать письма более понятными и правдоподобным… повествование то забегает вперед, то возвращается назад… — писатель умолк, увидев незнакомку. Ее бледное лицо контрастно выделялось на фоне глухого черного платья, напоминающего монашескую рясу, а осторожный и беспомощный взгляд выдавал все ее тревоги и страхи.
«Кто она?.. — размышлял писатель. — По всей видимости, жалкое, несчастное существо, разочарованное жизнью, исполненное смятения перед обстоятельствами, разрушившими ее мечты и надежды на счастье… но улыбка преображает ее… улыбаясь, она, наверное, вспоминает о чувствах, которыми была охвачена в другой жизни… она ничего не забыла, о чем свидетельствуют слезы и отрывочные фразы, пугающие меня… хотя, может быть, она говорит одно, но думает другое…»
Незнакомка говорила о чем-то с артистом.
Взглянув на писателя, женщина отвела взгляд.
«Боже мой… неужели это он?.. сделаю вид, что не знаю его… невозможно быть счастливой с человеком, которого ты не можешь сделать счастливым… в сущности, у нас нет ничего общего… и потом материальные обстоятельства, среда… я отшельница, изверившаяся в людях, а он известный писатель… лучше мне доживать свой век в одиночестве… случайно встретились и разошлись… случай играет с нами, зная наперед, что есть более властные силы и именно они побеждают…»
Писатель смотрел на незнакомку и размышлял:
«Все, что выходит из рук бога — прекрасно… человек только все портит… бог есть, он царствует, но не правит, правят, скорее всего, какие-то иные силы, может быть, силы зла… и эти силы зачем-то нужны богу… и нет такого добра, которое не порождало бы зло… в каждом человеке оно есть… однако, как она мила и полнота ее приятна… меня уже влечет к ней… женщины как водоворот… нет, лучше мне не смотреть на нее, тем более, что она не сводит глаз с артиста… по всей видимости, у них была любовь… свидания, надежды, опасения, как я далек от всего этого… и весь этот винегрет губит суета… выдумать любовь, представить ее мне не трудно… у меня это давно вошло в привычку, запутывать читателей, вводить их в заблуждение… о чем это я?.. или я уже на небе?.. надо спуститься пониже… и в этом месте повествования рассмеяться, но я отвык от смеха… со смехом мне жилось бы, наверное, немного легче… и с воспоминаниями детства… впрочем, все это мертвый хлам… от трупов лучше держаться подальше… известно, куда они могут завести блуждающего… а я блуждаю… я весь в сомнениях, облеплен ими… они стали моей второю кожей…»