Город и псы
Шрифт:
Важно было лишь то, что под эту «точку» каждый год выбивались большие деньги, кормившие охранников. Старожилы охраны ещё помнили те времена, когда, отнюдь, не эти, а другие, настоящие, ферросплавы, или попросту, «ферики», целыми составами уходили в неизвестном направлении и оседали впоследствии на чьих-то банковских счетах, превращаясь в коттеджи, иномарки и депутатские кресла. – для больших боссов из охраны и руководства комбината. Всё это происходило в те незапамятные времена «большого передела», когда одни бандиты, отмывшись от крови, и, сменив блатную «феню» на приличный тон, надели депутатские значки. Другие же, сняв погоны представителей силовых структур, перешли от нелегального «крышевания» к легальному, инициировав создание, так называемых ЧОПов, руководство которыми замкнули на самом
Теперь о тех смутных временах напоминали, разве что эти пустующие домены цехов, жалкие в своём былом величии, да прилегающие к ним бывшие вотчины заводских территорий, загаженные металлическими свалками и пыльными шлакоотвалами, на которых бестолково ютились натыканные кругом вагончики и хибарки сторожевых постов. И только «точка», именуемая постом под номером 585, не смотря ни на что, была по – прежнему востребована, и попасть сюда было не так-то просто. Существовало даже нечто вроде конкурсного отбора, который, как правило, успешно проходили только старожилы, блатники и представители «белых касок», то есть начальство среднего звена. Но рвались сюда не только благодаря двойному тарифу, хотя и это были не лишние деньги при копеечной зарплате охранника. Скорее, благодаря этой самой удалённости от всего мирского, и близости к ещё живой, дикой природе, со всей её флорой и фауной, где душа, словно наполнялась каким-то новым, очищающим светом, и где, быть может, только и можно было по-настоящему почувствовать себя человеком.
С такими мыслями встретил свой очередной рассвет охранник шестого разряда Сергей Ронин, сидя в сторожке, у окна, в ожидании своих сменщиков. Спать уже не хотелось, но и выходить лишний раз из её нагретого нутра тоже не очень – то тянуло. Утро выдалось холодным и ветряным, с редеющими на небе звёздами и жидкими, волокнистыми облаками. Молодой март ещё покусывал утренним морозцем, сменявшимся днём порывистым ветром, несущим запах талого снега и слегка, подогретой солнцем, древесной коры. В окне уже прорисовывались очертания берегов искусственного, пресного озера, образованного чистым и тёплым промышленным конденсатом, над которым поднимался густой, белый пар, и кружили дружными стайками дикие утки, отзимовавшие здесь уже не первый сезон. Вода этого конденсатного озера была настолько тёплой и чистой, что породила в себе различные формы жизни – от зелёной ряски и водяных лилий до разнообразного планктона и даже рыбы. Иногда Ронину казалось, что все эти зайцы, лисы, птицы и утки на озере, – все это настолько не подходило под общую картину шипящего, лязгающего и горящего огнями печей железного монстра, имя которому металлургическое производство, что трудно было даже представить себе, как это все могло здесь уживаться вместе. Нередко, прохаживаясь у озера или вдоль лесополосы, он, порой, задумывался о таких вещах, которые только здесь и могли прийти ему в голову.
Дежурный чоповский «Уазик» резанул фарами морозную, пыльную мглу промзоны и остановился у шлагбаума. От него отделились два тёмных силуэта и спешно направились к жестяному вагончику, в котором размещался пост.
– Эй, вы, там, в кандейке, – раздался знакомый голос, – принимай смену!
– Айда, Петрович, отмучались, – сказал Ронин пожилому напарнику и загремел задвижкой. Дверь тотчас заплясала от ветра, чуть не срываясь с петель, и тщедушное нутро сторожки наполнилось колючей, холодной взвесью из дыма и пыли, летящей со шлакоотвалов.
– А я бы ещё помучался, – отозвался из угла Петрович, неохотно покидая тёплый лежак, сооружённый из старого верблюжьего одеяла и пары армейских бушлатов, – куда мне спешить: я тапереча холостой. Ронин вдруг вспомнил, что старик уже месяц, как схоронил жену и почувствовал в душе какую-то неловкую жалость к старику.
– Тогда оставайся на вторую смену, разбогатеешь ещё на полтора «косаря», – бросил он шутливым тоном и прихватил за ремень спортивную сумку, загодя упакованную нехитрым домашним скарбом, который он таскал с собой из смены в смену.
Между тем, в образовавшийся проём уже вваливались две грузные фигуры охранников.
– Лиса была? – первым делом спросил один из них, в пятнистом камуфляже, осмотрев пустые алюминиевые чашки у порожка
– Была. И не одна, – ответил за него Петрович. – На этот раз мамаша привела с собой лисёнка. Весь вытянутый какой-то и тощий, как селёдка. Хвост жидкий и облезлый, мордочка, ушки и лапки – чёрные. А сам – тёмно-рыжий, как мамка. Растянулся перед нами на снегу, как собака, морду на передние лапы положил и смотрит своими маленькими, грустными глазёнками: есть просит. Пришлось всю мамашину пайку ему скормить. Цирк, да и только!
– А, что лиса? – подал голос другой охранник.
– А что, лиса, – повторил Петрович, – встала за шлакоотвалом, метрах в двадцати от нас и наблюдает, как сынуля уплетает содержимое её мисок А ещё дальше, метра на три от неё, и папаша стоит. Ну, прямо, – святое семейство. Охранники дружно рассмеялись.
– Без харчей осталась рыжая?
– Да, нет, не скажи, – Петрович искоса глянул на Ронина и улыбнулся в усы, – Серёга отдал ей всю свою пайку.
– Ну, ты даёшь, кинолог, – присвистнув, ухмыльнулся верзила в пятнистом камуфляже, с неподдельным изумлением глядя на Сергея, – Всё отдал лисе, а сам остался без хавчика.
– Ну, ты, даёшь, – ещё более выразительно повторил он и сокрушённо замотал головой.
– Эй, хорош там базарить, мне кроме вас ещё три поста менять! – нервно гаркнул из кабины УАЗа водитель, и в дополнение сказанного пару раз хрипло «клаксонул» в промозглую тишину весеннего утра, мигнув при этом фарами дальнего света, Ронин и его напарник, наскоро распрощавшись с новой сменой, уселись в нагретом салоне дежурной машины, которая тотчас рванулась по накатанному насту, выхватывая фарами из темноты очертания заводских сооружений вместе с густой стеной деревьев и кустарников лесопарковой полосы. Объезд оставшихся постов, с процедурой пересменки, если двигаться от «точки», занимал самое малое полчаса, поэтому можно было ещё как следует «покемарить» под монотонное урчание мотора. Ронин закрыл глаза, но, спустя минуту или две, сквозь пелену забытья до его сознанья донеслось несколько странных хлопков, и в следующее мгновенье машина резко дёрнулась, с силой качнув корпуса сидящих в ней, вперёд и остановилась. Он болезненно воткнулся грудью в приборную панель, а шофёр нецензурно выругался.
– Что за чёрт, почему остановились? – Сергей потёр место ушиба и слегка поморщился. Удар по силе был сопоставим с тем, когда, почти пятнадцать лет назад, на первенстве Краснознамённого Пограничного Управления ФСБ РФ по республике Таджикистан, какой-то бычок – тяжеловес плотно приложился к его грудине левым прямым. С тех пор там слегка побаливало и поднывало к непогоде, и вот теперь, надо же, опять на старые дрожжи.
– А ты сам посмотри, – процедил в ответ водила, тыча пальцем в лобовое стекло, – «Санитары», мать твою! Это у них называется – внеплановый отлов безнадзорной твари, то бишь отстрел. Типа халтуры. Он зло усмехнулся и распахнул дверь кабины. На дороге, метрах в трёх от переднего бампера, поскуливая и повизгивая, волчком крутилась рыжая псина. Рядом с ней лежала другая, такой же масти, словно они были из одного помёта. Её морда, с обнажённым оскалом жёлтых клыков, с которых свисала кровавая пена, была неестественно вытянута, а бока судорожно ходили, и с них густо валил пар. Впереди, на самом краю обочины, в свете фар, маячили очертания старенького, тентованного «Зилка» и двух дюжих фигур, в капюшонах поверх голов, и с ружьями наперевес.
– Куда палишь, гад!? – заорал водила, наполовину высунувшись из кабины, – а если бы по нам попал? Это, между прочим, дежурная машина охраны комбината, в отличии от вашей труповозки. Можем расценить, как нападение.
– Так ведь, не попал же, – весело заржал один из них, откинув капюшон, словно рыцарское забрало, демонстрируя, тем самым, свои мирные намерения. В этот момент раздался ещё один хлопок, но пуля ушла безадресно, не найдя на сей раз жертвы, а только срезав несколько веток и осыпав снег в густом ольховнике, где успела скрыться стая собак. Стрелявший плюнул с досады и смачно выругался. Судя по всему, он был старшим в этом дуэте.