Город и псы
Шрифт:
– Каких передовиков? Какого производства? Этой живодёрни, которая по Вашей указке безжалостно убивает несчастных животных, даже тех, которые живут на постах и бегают в ошейниках?! – Сергей уже не мог говорить спокойно, он почувствовал, как кровь приливает к лицу, и становится трудно дышать. – Кому надо, – тот сам вызовет меня повесткой, вот тогда и поинтересуюсь здоровьем этих передовиков.
– Ну, знаете, никто здесь никого не убивает, и тем более по моей, как Вы изволите выг'ажаться, указке, а пг'оизводится плановый отлов безнадзог'ных животных на основании заявок, с целью их последующего помещения в пг'иют и стег'илизации. Это, во-пег'вых. А, во втог'ых, если кто-то и умиг'ает из них в г'езультате обездвиживающей инъекции пг'и выстг'еле, то это вполне допустимые издег'жки. И, в тг'етих, у каждого – своя г'абота. Мой отец, напг'имег, был классный патологоанатом, между п'гочим, вг'ач высшей категог'ии.
– Вы можете показать мне эти заявления от рабочих и охранников, на основании которых составляются заявки на отлов? – спросил Ронин.
– Даже если бы я и хотел их Вам показать, то не смог бы, потому что они хг'анятся в отделе службы безопасности комбината. «Эсбэшники» инициируют отловы и приглашают службу спецавтозозяйства, а мы только ог'ганизуем объезды и сопг'овождения.
– Врёте Вы всё, – с какой-то тихой злостью в голосе произнёс Сергей. – И про заявления охранников врёте. – Я разговаривал с нашими, – никто ничего не писал. И про покусанных рабочих врёте. И про отправку собак в приюты… – Сергей не успел закончить фразу, директор, резко оттолкнувшись ладонями от стола, вскочил с кресла и почти сдерживал себя, чтобы не кинуться на своего обидчика. Теперь, когда он стоял в полный рост, можно было по достоинству оценить его фигуру борца, с прикрученной к ней бычьей шеей и круглой, стриженой головой, из которой торчали маленькие, оттопыренные и деформированные борьбой ушки. Несмотря на свои пятьдесят восемь, Семён Осипович находился в прекрасной спортивной форме, которую регулярно поддерживал, похаживая в «качалку» и сауну с представителями руководства комбината и службы безопасности.
– Щенок, – прошипел он, – да ты бы хотя возг'аст уважал, если на чины и звания тебе наплевать, или г'одители тебе не привили элементаг'ной этики?
– У меня не было родителей, я в детдоме воспитывался, – ответил Ронин, как можно спокойнее, – И добавил, – Вам лучше обращаться ко мне на «Вы».
Директор смерил Сергея ненавидящим взглядом, но при этом также отметил про себя его плотно сбитую фигуру, вспомнив и про его незаурядные, боксёрские навыки.
– Тогда это многое объясняет.
– Что именно?
– Да, то, что Вы пг'осто больны, мой д'гуг – неожиданно спокойно заговорил он, – У Вас нездог'овая психика. Вы любите собак больше, чем людей. В наг'оде это называется псинобесией. Вам, батенька, лечиться надо. – С этими словами он схватил со стола листок бумаги и потряс им в воздухе. – Вот заявление водителя, в котог'ом он описывает Ваше неадекватное поведение после съёма с поста и пг'осит, впг'едь, огг'адить себя от Вас, так как боится. А вот, – он снова схватил несколько листков, размахивая ими, как флажками, – вот, объяснения от г'уководства Вашего отдела. Они также далеко не лестного мнения о Вас: замкнутый, вспыльчивый, опасен для окг'ужающих. «Грамотно сработано, а, главное, быстро, – усмехнулся про себя Сергей, – со всех сторон обложился бумажками, иуда».
– Ну, ладно, кто и чем был болен, – покажет вскрытие… – если, конечно, патологоанатом окажется врач с высшей категорией, – не удержался от сарказма Ронин. Он не хотел задевать память и репутацию чьих бы то ни было родителей, но по какому праву этот человек так легко и просто навешивает ярлыки парамедицинских диагнозов и позволяет себе оскорблять других. Он достал из нагрудного кармана униформы шариковую ручку и тихо произнёс:
– Давайте бланк заявления об уходе, – и кончим этот разговор. Семён Осипович швырнул бланк на край стола. Лицо его было красным от гнева и выражало воинственную решимость. Пока Ронин писал заявление, он продолжал сверлить его уничтожающим взглядом и сосредоточенно обдумывал свои дальнейшие действия. Было заметно, что директор чем-то озабочен помимо слов охранника. Он несколько раз мельком взглянул на часы и выглянул в окно.
– А Вы знаете, Сег'гей, – совершенно неожиданно заговорил он примирительным, почти отеческим тоном, – Мы, ведь, всё г'авно больше никогда не увидимся. К чему этот тон? Зачем г'асстоваться вг'агами? Мы оба не пг'авы. Думаете, Вы один такой побог'ник заботы о животных? У меня дома, между пг'очим, живут два г'отвеллег'а, котог'ых я очень сильно люблю…
– Готово – прервал его Сергей, отводя в сторону заполненный бланк заявления. Он уже приготовился
– Подождите… подождите, – я хочу кое-что спг'осить у Вас. Вы, ведь, служили на гг'анице кинологом?
– Служил, – сухо ответил Сергей.
– А после службы устг'оились кинологом в милицию, в патг'ульно – постовую службу, пг'авильно?
– Правильно.
– Пг'авда, потом Вас выгнали за избиение майог'а, – тогда ещё – милиции, а не полиции, и возбудили уголовное дело. Так?
Сергей почувствовал, как у него качнулся под ногами пол, и больно сдавило сердце. Эта старая история, сильно осложнившая ему впоследствии жизнь, долго не дававшая покоя потом, и продолжавшая мучить теперь, вдруг выплыла наружу и стала достоянием какого-то мерзавца. Почти двадцать лет назад Сергей Ронин пришёл служить на погранзаставу, забрав с собой из дома любимого и верного Рэкса. Пришлось долго уговаривать военкома: мол, не на кого оставить собаку. Согласились, приняв во внимание, исключительно, его социальный статус сироты и воспитанника детского дома. Предложили самую дальнюю заставу, в Пянджском округе, на таджикско-афганской границе, где дислоцировалась Группа Пограничных войск России. Согласился с радостью и, отучившись в школе служебного собаководства, пришёл с Рэксом на заставу. О том, что было на границе, Ронин вспоминать не любил. Даже, когда с друзьями разливал по стаканам горькую, о службе вспоминал неохотно. Мало кто слышал из его уст об афганских и таджикских боевиках, прорывавшихся с оружием через границу, враждующих между собой местных бандах, наркокурьерах, ползущих мутными потоками из Афганистана и Пакистана, о «двухсотых грузах», и контузии.
Всё это навсегда было погребено в его памяти, вместе с боевыми товарищами, которые теперь улыбались ему с альбомных фотографий. Зато «гражданка» встретила его с распростёртыми объятиями. Медали «За отвагу» и «За отличие по охране государственной границы», а также знаки отличия «За заслуги в пограничной службе» двух степеней и знак отличия «За службу в Таджикистане» – кое-что значили не только для всех прочих служивых срочников, но даже имели вес в глазах бывших воинов – афганцев времён Афганской кампании. Многие из ветеранов, не смотря на разницу в возрасте, держали его за своего, и приглашали на все свои праздники и вечеринки. С таким послужным списком в милицию взяли сразу. Не помешала даже контузия, некстати затесавшаяся в медицинских документах. Попросился кинологом, и вскоре началась у них с Рэксом новая жизнь. Пёс и здесь мордой в грязь не ударил, служил на совесть вместе с хозяином. А потом случилось то, что случилось… Высокое начальство напилось по поводу чьей-то очередной звёздочки и хором двинулось на питомник, где располагалась ведомственная баня. Там, в процессе увеселительных мероприятий и жарких споров, решили проверить выучку собак и из предбанника полезли прямо в вольеры. Сергей, как не пытался, не смог остановить эту безумную, пьяную вакханалию. В конце концов, какой-то майор из штаба городского управления, размахивая табельным оружием, стал отдавать собакам команды, и одна из них прокусила ему руку. На всю округу был слышен его истошный вопль, обильно сдобренный матом, и неистовый лай собак. Спустя минуту, Сергей увидел, как у одного из вольеров кучей столпились опившиеся, полуголые бражники, завёрнутые в махровые полотенца, с водружёнными на головы банными колпаками. Они, бурно жестикулируя, с кем-то боролись и орали друг на друга. Выстрела никто не слышал…
Потом он долго стоял на коленях, обхватив руками, ещё тёплую, лохматую морду своего любимца и плакал. Он смотрел вокруг себя невидящими глазами, не в силах осознать весь ужас и действительность происходящего, а Рэкс безжизненно свесив огромные лапы, медленно выскальзывал из его рук и сползал на залитый кровью пол вольера. Он больше не отвечал ни на добрые слова хозяина, ни на ласковые поглаживания и почесывания за ушами. Не веря своим глазам, Сергей продолжал настойчиво совать ему в пасть кусочки сахара. О том, что произошло дальше, он не помнил вообще.
Следствие длилось недолго. Экспертиза признала, что тяжкие телесные повреждения майору были причинены в состоянии аффекта, и Сергея освободили из – под стражи. Майор вышел из больницы и продолжил службу. Дело постарались по-быстрому замять, поскольку оно было с «душком», а на Сергее повисла условная судимость, которая определила всю его дальнейшую судьбу.
Ронин очнулся от тяжёлых воспоминаний, которые пролетели в мозгу, как одно мгновение, не выдав его чувств в глазах директора.
– Да, – ответил он после короткой паузы, – я действительно избил этого… – он не смог подобрать подходящего слова, и закончил, – Жалко, что не убил совсем. Только к чему столько вопросов? Хотите показать свою осведомлённость или побольнее уколоть напоследок?