Город-невидимка
Шрифт:
В ее голосе звучали беспокойство и давняя боль. Неужели эта женщина который век ждет своего возлюбленного, должно быть, проклиная пространство и время, вставшие между ними?.. Александра почувствовала, как на глаза ее наворачиваются слезы.
— Увы, княгиня, — ответил Глеб, глядя на Ирину Алексеевну, — с тех пор, как славный город Китеж был спасен чудодейственной иконой, в нашем мире прошло не одно столетие. Многое, очень многое изменилось. Мир давно не таков, каким его знали вы. А великий князь… Он погиб в битве, как славный воин.
Княгиня вскрикнула и побледнела, прижав руку к сердцу.
Несколько
— Злую весть принесли вы мне, — наконец снова заговорила княгиня, — но невиновно копье — виновна рука, его бросившая. Так и я не держу на вас зла. Прошу вас, будьте моими гостями. Жду вас вечером на пиру, а сейчас, прошу, оставьте меня.
Ребята поспешно встали. Выходя из зала, Александра оглянулась и увидела, что Ирина Алексеевна стоит, согнувшись, точно сломленное в самом цвету деревце. Юная, прекрасная и такая трагически-трогательная!..
Каждому из них отвели свою комнату. Глядя на расшитые вручную покрывала на кровати, Саша даже боялась предположить, сколько могла бы стоить эта вещь в нашем мире. За прошедшие со дня исчезновения Китежа века ткани ничуть не пострадали, они так и сияли золотым узорочьем, поражали яркостью и богатством красок.
Едва Саша успела осмотреться, как на пороге ее комнаты появилась девушка, державшая в руках какие-то одежды.
— Великая княгиня просила вас надеть вот это, — произнесла девушка с поклоном, — чтобы не смущать китежский люд странным одеянием.
— Да, конечно, — Александра, немного смущаясь, позволила служанке одеть себя.
Прежде всего надевалась тонкая и длинная белая рубаха, затем шло нижнее платье, ярко-красное, украшенное вышивками, и наконец верхнее, синее. Девушка причесала густые волосы Саши, ловко вплетя в них бирюзовые нити, и накинула на голову полупрозрачную шаль.
— Взгляните, госпожа! — она протянула Александре зеркало, представляющее собой заключенный в ажурную рамку отполированный до зеркального блеска кусок металла.
Саша взглянула на отражение и показалась себе чужой, незнакомой красавицей.
Она еще чувствовала себя немного стесненно.
— Если госпожа желает, она может прогуляться по саду, — предложила служанка.
— А можно?
Девушка удивилась.
— Конечно, госпожа! Госпожа вольна делать все, что угодно.
Выходит, они здесь не пленники, более того, прием оказался столь радушным, сколь и не мечталось. Саша вышла в сад, уже смутно жалея, что вскоре им придется покинуть это действительно райское место.
Сад был напоен ароматом цветов. Их оказалось здесь великое множество. Солнце ласкало пышные соцветия роз; скользило по скромным незабудкам, покрывавшим весь пригорок; зажигало огнем ярко-красные маки… Пели птицы, шелестела мягкая, шелковистая трава…
— Дивное место, не правда ли? — послышался позади Александры знакомый насмешливый голос.
Саша резко обернулась. Ян, одетый в соответствии с местными обычаями, в штаны, длинную рубаху и короткий византийский плащ, сколотый на плече удивительной красоты витой булавкой, смотрел на нее чуть прищурившись.
— Здесь и вправду хорошо, — подтвердила она и отвернулась,
— Вот это и плохо, — непонятно заметил он, — не увлекайся, помни, что нам еще назад.
Александра почувствовала досаду. Ну что за человек! Надо ему испортить каждое светлое мгновение! О возвращении можно будет подумать как-нибудь потом. А сейчас… К тому же и ей, и Глебу наверняка будет полезно и интересно познакомиться с живой историей, посмотреть на быт тех далеких, еще домонгольских времен… и книги… Тут же могут найтись очень ценные книги — и русские, и византийские, и греческие. Среди них, вполне вероятно, такие раритеты, что не дошли до наших дней, погибнув в пожарищах и горнилах бесчисленных войн. Нет, спешить с возвращением нельзя — когда еще представится такой удивительный шанс!..
Она хотела ответить Яну что-то резкое, но золотой волшебный день навеивал приятную истому, Саша только махнула рукой и пошла в глубь сада.
Ближе к вечеру их позвали в покои к княгине. В одной из зал дворца, расписанной яркими райскими птицами и сплетающимися причудливыми узорами, были установлены столы, накрытые белоснежными скатертями с ярко-красными вышивками. На столы слуги приносили серебряные блюда с разнообразными кушаньями. Саша заметила здесь запеченного целиком румяного поросенка с краснобоким яблочком во рту, здоровенных рыбин — щук и осетров, закуска тоже оказалась богата и разнообразна — белела прозрачная, казалось, хрустальная засоленная капуста, в которой рубинами вспыхивали ягодки клюквы; золотилась наваристая каша; сверкала в свете множества свечей свежая зелень. А уж о разных пирогах, пирожках и кулебяках и говорить нечего — их здесь было без счета!..
Княгиня, переодевшаяся к пиру в нарядные красные одежды, еще более подчеркивающие ее красоту и свежесть, сидела в центре стола. По левую руку от нее расположились доверенные люди. Видимо, бояре. По правую она посадила гостей. Ближе всех к себе — Глеба. Он был ослепительно хорош — так, что даже больно смотреть. Белая вышитая красными нитями рубаха и алый плащ с золотой вышивкой необыкновенно шли ему, а в лице появилось нечто особенное, благородное, словно княжеская одежда и в самом деле сделала его князем. Саша не смотрела на Глеба, уставившись на стол, но всем телом, всей душой чувствовала его присутствие, несмотря на то, что от Глеба ее отделяли Динка и Северин.
Как-то получилось, что в иерархии их группы она оказалась едва ли не последней, дальше нее от княгини сидел только Ян. Зато не пришлось участвовать в разговорах. За столом было шумно, поэтому Александра и не слышала, о чем разговаривает с гостями княгиня, но, кажется, Ирина Алексеевна была очень добра и к Глебу, и к Динке.
Угощение оказалось очень вкусным, и Саша, собиравшаяся из вежливости едва притронуться к кушаньям, сама не заметила, как съела все, что ей предложили. Возможно, дело было и в свежести продуктов, и в каких-то необычайных пряностях, а может, в искусстве княжеских поваров. Девушка покосилась на Яна. Вот он, кажется, почти ничего и не съел, словно местные деликатесы не имели для него никакой цены.