Город призраков
Шрифт:
— Да, да, Ник. Он безумно любил одну женщину… И насколько любил, настолько же ее мучил. Без конца подозревал, ревновал. Это была болезненная, ненормальная любовь. Поговаривают, что он даже поднимал на нее руку. Вот она и не выдержала. И смоталась отсюда. И где-то родила от него сына, которого он даже ни разу не видел. От порочной связи незаконнорожденный сын.
— Сын? — искренне удивился я. Модест Демьянович производил впечатление человека, у которого не может быть детей. — Действительно странно. И что, этот парень ни разу так и не наведался к своему отцу?
— Насколько мне известно — нет. Да и к
— Но Модест… Он судя по всему должен был его разыскать?
— Он вообще очень сильно переживал эту историю. После отъезда этой женщины пил несколько дней подряд. А потом… Потому перед ним встал выбор. Либо загубить свою жизнь. Либо сделать ее красивой. И он выбрал второе. Начисто перечеркнув прошлое. И целью его жизни стало преподавание. Не формальное, а истинное. Он посвятил себя воспитанию сильных людей. Тех, которые, как и он, сумеют преодолевать свои пороки. Так что не считай его таким уж закостенелым монстром. Он вполне может понять любого. Но главное, чтобы этот любой сумел бороться со своими слабостями. И ему это удалось. У него крепкие ученики.
— Печально будет, если он когда-либо узнает правду о своих учениках. Которые не всегда побеждают пороки.
— Он ее никогда не узнает, потому что он не хочет ее знать! Ему важно, что он воспитал порядочных людей. И я не иронизирую. Здесь живут вполне порядочные люди. И Модест гордится нами и своим городом. И он видит его чистым: и экологически, и морально. Это прекрасная иллюзия не только для него, но и для всех нас. Потому что это не просто иллюзия. Это иллюзия, основанная на правде. И уже не отделимая от нее. И то, и другое — прекрасно.
Я смотрел на Сенечку и все более поражался. Он был очень уж юн для таких серьезных мыслей. Почти мальчишка. И хотя Модест и говорил о его литературном таланте. О котором, наверняка, можно спорить. Я все-таки ловил себя на мысли, что вовсе не знал этого парня. За открытой веселостью и некоторым легкомыслием которого скрывалась вполне философская, вполне утонченная натура. Впрочем веселость тоже зачастую сопутствует философии. А чрезмерная серьезность — легкомыслию. Так уж устроен мир. Мы скрываем свои настоящие чувства. Потому что это нам дорого…
— А где твой дружок. Кстати не в обиду будет сказано. Он похож на прожженного уголовника, — рассмеялся Сенечка, повторив со мной по рюмашке. Он вновь превращался в беззаботного рубаха-парня.
— Скорее он напоминает бегемота, — защитил я, как умел, своего друга. — Он кстати решил провести время в обществе доктора Ступакова.
— Дай Бог ему удачи!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Да ничего. Просто Ступаков занятой человек. И не очень-то любит, когда его тревожат.
Сенечка явно что-то не договаривал. Но я и не настаивал на полной откровенности. Во всяком случае я надеялся, что Вано сможет что-нибудь узнать у доктора.
— А как его племянница поживает, Галка? — и я в свою очередь подмигнул Сене.
— Ах вот оно что! Ты и об этом знаешь! Ну что ж. Сам посуди,
— Так она к тому же еще и секретарша мэра? Это для меня новость.
— Именно! Этим все и объясняется. Уверен, не будь она секретаршей, он бы ни разу и не взглянул в ее сторону. Но секретарши — народ особенный. Вот ты бы удержался?
— Перед такой, точно скажу — да!
Сенечка расхохотался во весь голос.
— А ты плут! Чем Галка — то тебе не угодила.
— Ну, вот если бы была секретаршей Диана… Это другое дело. Тут есть о чем подумать. Но как можно бежать к этой квашне от такой красавицы?
— Бежишь не от красавицы. А от сложности, Ник. Диана… Она очень сложная женщина. И от этого быстро устаешь. А Галка — она как на ладони. Не очень умна. Очень сговорчива. И по-детски наивна.
Я тут же вспомнил с какой «наивностью» Галка увлеченно пожирала глазами сомнительную киношку. И решил, что о наивности еще можно поспорить. А вот со сговорчивостью, похоже, все в порядке.
— И Галку понять можно, — продолжал Сенечка. — Ей всегда не везло на мужиков. А тут вдруг попался сам мэр, у которого жена тянет на супермодель. Конечно, ей это польстило. Вот и вся философия, Ник. У каждого свои слабости. Но это не те слабости, о которых стоит говорить всерьез. Разве ты с подобным не сталкивался. И разве ты можешь это осуждать.
— Ты что, Сенечка, — я замахал руками. — Я вообще не претендую на роль судьи. И все же… Подобные слабости могут привести и к трагедии.
Сенечка замотал оживленно лохматой головой.
— А вот здесь ты как раз и ошибаешься. Не могут. Именно потому что здесь срабатывает психология воспитания, которую долгие годы проповедует Модест. Сдержанность, глубина, порядочность. Я думаю, даже если бы кто и узнал о пороках другого, не стал бы делать из этого трагедию. И если бы Диана знала о Галке, она бы всего лишь ушла от мэра. Но без всякого скандала.
— А если бы мэр узнал о тебе? — откровенно спросил я.
— Уверен, и он бы не устроил скандала. Но не ушел бы от Дианы. Возможно, они бы просто повздорили. Я знаю здешнюю публику. Поверь мне, Ник. Мы порой поступаем аморально. Но воспитание наше не искоренить. Оно — внутри нас. Вырвать его будет слишком болезненно. И каждый знает, что это перевернет жизнь. Никто не хочет доводить свою жизнь до трагедии. Она нам нравится. И именно такая, какая есть.
— Ты очень любишь Диану? — я разлил коньяк для поддержания искренности.
Сенечки глаза блеснули.
— Эта любовь без будущего, — вздохнул он.
— А как же Полина?
— Полина… Знаешь, Ник, я вряд ли полюблю кого-нибудь кроме Дианы. А Полина — ее повторение. У меня нет выбора. И я надеюсь, что моя жизнь будет счастливой, если я женюсь на Полине. Со временем я обязательно перенесу свою любовь на нее. Тебя это шокирует? Меня тоже. Но, поверь, женившись на Полине я обязательно порву с женой мэра. И она это знает. Вот почему мы поскорее хотим этой свадьбы. Мы чертовски устали ото лжи. И женись я на любой другой, эта ложь не имела бы конца. Только Полина может нас спасти…