Город рыб
Шрифт:
– А помнишь, как она этого толстого отшила? – продолжал Валик, когда мы выпили.
– Она вставала раньше всех в Добратичах.
– Мой отец рассказывал, что она единственная из женщин могла управляться на жатке.
– А как она подралась с агрономом?
– А как повесила бешеного кота?
– И топила котят, и гоняла собак, и била детей, которые в сад лазили …
– Кто понимает бабушку, тот понимает все, – сказала Ульянка.
– Какие необычные слова, – заметил Валик.
– Это не мои, – отозвалась Ульянка. – Так помянем.
– А твой, говорили, на выборы двинул? Метит, значит, на самый верх? – повернулся ко мне Толик. – Рисковый парень. Дык ты, видать, счас в Минск поедешь, помогать?
Уехать в Минск? Такая мысль мне в голову не приходила. Антон меня не зовет, а самой напрашиваться… Нет, не поеду. Тут остается бабушкин дом,
Я посмотрела на сестру и увидела, что она меня понимает.
После второй сестра коротко рассказала хлопцам, что бабушка умерла из-за того, что кто-то по неизвестным причинам подсыпал в кофе кардиостим-форте.
– Неясно, зачем конкретно и для кого, – пояснила сестра. – В такой дозе это смертельный яд и для меня, и для Алки – для любого, у кого сердце слабое. Однако удар пришелся по бабушке.
Насквозь пропитанный водкой Толик, да после второй, не очень-то поверил:
– Ого! Так это ж детектив! «Убийство в Добратичах», в двух сериях.
Никто не поддержал неудачной шутки.
– В милицию надо сообщить, – серьезно предложил Валик.
Мы с Ульянкой переглянулись. В милицию? Зачем? Что может сделать милиция? Если и заведут дело по попытке убийства, то будут вяло отрабатывать зарплату, а через некоторое время закроют за недостаточностью улик… Кому помогла милиция? Есть ли вообще такие люди, кроме как в тех самых детективах, которые каждый вечер крутят по российским каналам? Нет, милиция нам не помощник… Надо думать самим.
– Нет, милицию мы нагружать не будем, – покачала головой Ульянка. – Там других дел хватает.
– Правильно! Зачем нам менты? Сами разберемся! – в Толике, кажется, бушевал хлипкий энтузиазм алкоголика, и Валик противопоставил ему здоровый скептицизм бригадира:
– Каким образом? Как ты собираешься это делать?
– Надо думать! Надо искать, кому выгодна смерть!
– Чья? Бабы Мокринки?
– И ее, и твоя, и твоя, – Толик подбородком показал на меня и на Улю, которая в это время отошла от стола и села на диван. – Надо написать список тех, кому вы можете мешать в чем-либо.
– А может, это уже… – начал было Валик и замолк. – А какой это был кофе?
– Да обычный совершенно, – отозвалась я. – Якобс, Крёнунг. Я его часто покупаю. Пачка початая, я уже недели две ею пользовалась.
– А когда в последний раз? – поинтересовался Валик.
– Не помню! Уже думала, пыталась сообразить – не помню. Начисто выветрилось из головы из-за всех этих перипетий. Я ведь часто кофе пью. Может, в тот день утром? Или накануне днем? Помню, на прошлой неделе ко мне приходил Мишик, его угощала, но после этого наверняка еще пила сама…
– Надо искать мотив, – стоял на своем Толик.
– Ага, а потом окажется, что убийца – как раз тот единственный, у кого мотива в принципе и не было, – заметил Валик.
– Но надо же с чего-то начать! – уверенно сказал Толик.
– Как бы там ни было, надо идти в милицию. А если категорически не хотите, то хотя бы выбросьте продукты, которые были в доме до смерти бабы Мокрины, купите новые. Мы-то хоть, надеюсь, за этим столом не отравимся? – спросил Валик.
– Послушайте, – каким-то странным голосом вдруг перебила спор Ульянка. – Послушайте, Алка, ты знаешь, что у тебя здесь?
Слушая парней, Ульянка машинально взяла одну из кипы сваленных на столике возле дивана папок и стала рассеянно листать. Сейчас, держа раскрытую папку на коленях, она смотрела на меня с каким-то диковинным выражением лица.
– Так ты знаешь, что у тебя здесь?
– А то нет! Это документы из архива, я собиралась с ними работать, – ответила я.
– А ты их хоть просматривала?
– Некогда было. А что?
– Вот слушайте. – И Ульянка медленно, чтобы мы лучше поняли, стала читать, непривычные слова по-особенному звучали в тишине вечера. – «Протэстацыя месцича львовского пана Христофа Сторымовича, цехмистра злотников, на пана Бартоша Костомлоцкого об нападе, обранене и уближене. Одбывалося в городе Берестью Великого княства Литовского дня 28 месяца Липца году господнего 1650. Перед нами, бурмистрами, райцами и лавниками, того дню на справах судовых в ратушу берестейском будучыми, изусно оповедал и скардзил мешчанин места его королевской милости Львовского цехмистр злотников Христоф Сторымович пан Трызна на земянина воеводства Берестейского его милость
На то пан Христоф одпорал, же шукает не скарб, тылько певный пакунек небощыка свого отца, и показал таку цедулу, також тестамент пана свого отца, ктуры отец тему 2 лета назад вертался з Берестья до места Львовскего водой Бугом и коло млыну Костомлоцкага нападлы окрутныя апостаты гвалтовники, и имали все майно и забияли люди, аже вратунку не было, ино пред смертью пан Сторыма Трызна поспел заховати лар з клейнотами, ктуры мел з собой, в певнем месцы, и написал цедулу, ктуру цедулу слуга верный до Львува доставил и пану Христофу передал.
Пан Бартош шаблею грозил и бранился непотребно, ибо бысть упоен владою, а холопы киями и ланцухами прымусили пана Христофа цедулу отдати, а в той цедуле показано, где належит шукати лар з клейнотами. То пан Христоф Сторымович Трызна досведчал, же ест наступца свого отца и просит панув бурмистров, радцев и лавников рачити прымусити пана Костомлоцкого повернуть цедулу и штраф помененому Костомлоцкому присудити, а маючы в том великий жаль и крывду немалую, і хотячы з тым паном Костомлоцким у суду належного правне поступовати, просил, иж бы тое оповеданье и жалоба была до книг меских берестейских записана. Што ест записано.» [17]
17
Протестация жителя Львовского пана Христофа Сторымовича, цехмистра ювелиров, на пана Бартоша Костомлоцкого о нападении, ранении и оскорблении. Происходило в городе Берестье Великого княжества Литовского дня 28 месяца июля года господнего 1650. Перед нами, бурмистрами, советниками и заседателями, этого дня по судебным делам в ратуше берестейской находящимися, устно рассказывал и жаловался житель города его Королевской милости Львовского цехмистр ювелиров Христоф Сторымович пан Тризна на жителя воеводства Берестейского его милость пана Бартоша Костомлоцкого, владетеля села Костомлоты и земель прилегающих, о том, что 26 июля этого года пан Христоф Сторымович, как человек спокойный, никому ни в чем не обязанный и покровительством закона государственного предохраняемый от различных неприятностей и клевет, находился на реке Буг по своим делам, шел правым берегом, разыскивая некий сверток, спрятанный там его отцом, паном Сторымой Тризной, как вдруг пан Бартош Костомлоцкий вместе со своими холопами напал и кроваво пана Христофа и бывших с ним людей изранил и избил, и пригрозил убить, и кричал, что не дозволит присвоить клад, который по закону государственному принадлежит пану Бартошу Костомлоцкому, поскольку находится в его земле. На это пан Христоф ответил, что ищет не клад, а вещь, принадлежавшую его покойному отцу, и показал такую записку, а также завещание своего отца. Упомянутый отец 2 года назад возвращался из Берестья во Львов водой, Бугом, и около Костомлоцкой мельницы напали коварные супостаты разбойники, отобрали имущество и убили людей, и спасения не было, но перед смертью пан Сторыма успел спрятать ларь с драгоценностями, который имел при себе, в определенном месте, и написал записку, каковую записку верный слуга во Львов доставил и пану Христофу передал. Пан Бартош саблею грозил и бранился непристойно, ибо был упоен своею властью, а холопы киями и цепями заставили пана Христофа отдать записку, а в той записке сказано, где следует искать ларь с драгоценностями. И вот пан Христоф Сторымович Тризна засвидетельствовал, что он – наследник своего отца, и просит панов бурмистров, советников и заседателей изволить заставить пана Костомлоцкого вернуть записку и штраф упомянутому Костомлоцкому присудить и, имея большое недовольство и обиду немалую и желая с тем паном Костомлоцким в суде соответсвенно закону поступить, просил, чтобы его рассказ и жалоба были в книги городские берестейские записаны. Что и записано (староукр.).