Город (сборник)
Шрифт:
– Мы можем выдвигать любые версии, но, согласно закону, любой подозреваемый остается невиновным до тех пор, пока не доказано обратное.
Я вспомнил Манзанар.
– Может, не всегда. Не следует ли нам обратиться в полицию?
– Да, но в какую полицию? Ни одно из этих преступлений не совершено в нашем городе или штате. Местная полиция не может браться за такое расследование. Двоих убили в Иллинойсе, двоих – в Индиане, а миссис Колшак находилась вне пределов страны, когда ее, вероятно, выбросили за борт.
– Может, этим должно заняться ФБР?
– Скорее всего. Но я верю, что это совершенно
– Но почему неправильно? Полиция, ФБР, эти парни знают, как надо доказывать вину.
– В этом случае мистеру Лукасу Дрэкмену обязательно станет известно, что в отношении него начато расследование. Едва ли он подумает, что речь идет обо всех этих убийствах, они для него – далекое прошлое. У преступников память короткая, да и в будущее они не заглядывают. Они живут только настоящим, вот почему и думают, что преступления окупаются, потому что именно в настоящем они еще на свободе.
Я вновь заглянул в кофейную чашку. Потом отодвинул ее в сторону.
– Вы знаете мистера Сакамото?
– К сожалению, таких знакомых у меня нет. Кто он?
– Не важно.
Мистер Иошиока обхватил кружку обеими руками, словно хотел их согреть.
– Опасность заключается в том, что мистер Дрэкмен, обеспокоившись начатым расследованием, сможет сложить два и два.
– Что такое два и два?
– Мисс Фиона Кэссиди уверена, что ты ее в чем-то подозреваешь. Она предупредила тебя, предложила держаться от нее подальше. А теперь ты оказываешься на противоположной стороне улицы, где расположено кафе «Королевское», в тот самый момент, когда Дрэкмен выходил из него с твоим отцом.
– Он не знал, что это я.
– Если он опишет тебя мисс Кэссиди, она подтвердит, что это ты.
– Он не вспомнит ничего, кроме спортивной шапки в красно-белую полоску. Все маленькие черные дети для него на одно лицо.
– А если для него они не все на одно лицо, тогда, узнав о расследовании, он, возможно, первым делом отправится искать тебя.
Я вспомнил Дрэкмена в моем сне, с широко раскрытыми, дикими глазами, непрерывно облизывающего полные губы, подумал о том, каким увидел его по другую сторону сетчатого забора, когда из его рта вырывались клубы пара, и казалось, что он точно так же может выдыхать огонь.
– Если мы не сообщим о нем полиции или ФБР, как мы сможем доказать, что он был на том круизном лайнере или в Индианаполисе?
– Нам придется подождать, чем закончится расследование мистера Тамазаки, и надеяться, что в своем стремлении докопаться до истины он найдет нужные факты.
– Будет хорошо, если он с этим не затянет.
– Готовься к тому, что он ничего не найдет.
О таком не хотелось и думать.
– В любом случае, что связывает Дрэкмена и моего отца? Что они затевают? Наверняка что-то пугающее.
– Если тебя и твою мать убьют, твой отец унаследует миллионы? – спросил мистер Иошиока.
– Как он может унаследовать миллионы? У нас ничего нет. И потом, он развелся с моей мамой.
– Именно так. Что бы ни затевали твой отец и мистер Дрэкмен, к тебе это точно не имеет никакого
Предположив, что мистер Иошиока рассказал мне все, я отодвинул стул от стола и поднялся.
Мне хотелось задать сотню вопросов о Манзанаре, но я не знал, как перевести разговор на эту тему.
– Еще одно, Иона Керк. Другой мой знакомый, мистер Тоши Кацумата, который называет себя Томасом или Томом, но никогда – Томми, проработал в городском муниципалитете девятнадцать лет, и сейчас он старший клерк в архиве муниципального суда. В документах о разводе, которые получила твоя мама, адресом отца указан дом 106 по Марбери-стрит, но на самом деле это адрес его не слишком чистоплотного адвоката, потому что свой настоящий адрес твой отец стремился скрыть и от тебя, и от твоей матери. Однако пусть закон и разрешает ему такую вольность, в материалах дела обязательно должен быть и настоящий адрес. У достопочтенного мистера Кацуматы безупречный послужной список, и он честнейший человек, поэтому я уверен, что он мучился угрызениями совести, нарушая тайну сохранения подробностей личной жизни участников бракоразводных процессов, гарантированную судом, когда добывал для меня настоящий адрес твоего отца. Тем не менее он человек слова и ценит дружбу.
Такой поворот меня озадачил.
– Зачем мне адрес Тилтона? Он мне совершенно не нужен. Я больше не хочу его видеть. Он никогда не был мне отцом.
– Такая мысль пришла мне некоторое время тому назад, – кивнул мистер Иошиока. – Но с учетом того, что на прошлой неделе ты видел своего отца с крайне опасным мистером Дрэкменом, я подумал, что нам важно знать его адрес. Он живет в северной части города, достаточно далеко отсюда, и тебе, конечно, не разрешают ездить на такие расстояния в одиночку. Но я сохраню этот адрес, на случай, если он нам понадобится. – Мистер Иошиока тоже поднялся. – И еще один нюанс, который ты должен знать… пожалуй, два.
Он отнес кофейную чашку к раковине, начал мыть, стоя спиной ко мне. Выключив воду, заговорил, глядя в небольшое окно над раковиной:
– Я должен извиниться, если первый из упомянутых мною нюансов доставит тебе боль или смутит, но считаю, что ты должен владеть этой информацией.
– О чем вы?
Он замялся, и в этот момент пошел снег, снежинки заскользили по оконному стеклу.
– Шимауни ни / Акару йо бакари то / Нириникери, – произнес он.
Он точно знал, что я не понимаю японского, никаких сомнений в этом у меня не было, пусть даже монахини в школе святой Схоластики стремились научить нас всему. Но за этими словами последовало молчание, и я спросил:
– Мистер Иошиока?
– Это хайку, написанное поэтом Бусоном. Оно означает: «Конец ночи / Восходит заря / Белые лепестки сливы». Соответствует моменту. Лепестки сливового дерева белые как снег, и ночь скоро наступит.
– Звучит как-то грустно.
– Любой снег прекрасный и радостный… и грустный, потому что любой снег растает.
Слова песен – это поэзия, а потому поэзия – часть музыки, но в тот момент я больше напоминал не пианиста, а испуганного и сбитого с толку мальчика.