Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге

Шерих Дмитрий Юрьевич

21 декабря 1871 года на уже знакомой нам Мытнинской (Зим ней Конной) площади состоялась гражданская казнь над тремя главными участниками процесса: Прыжовым, Петром Гавриловичем Успенским и Алексеем Кирилловичем Кузнецовым. Один из агентов Третьего отделения заранее доносил начальству: «Совершение обряда казни может подать повод к какой-нибудь манифестации и, без сомнения, привлечет на место казни всех последователей нигилизма».

Преувеличил, однако некоторых и в самом деле привлекло. Иосиф Егорович Деникер, в ту пору участник движения в народ, а позже выдающийся французский антрополог и создатель научной классификации человеческих рас, вспоминал: «Как сейчас вижу перед собой и массы народа,

и приближение колесницы с тремя столбами и привязанными к ним, спиной к лошадям, «государственными преступниками», и тот момент, когда поп подавал целовать крест, к которому Успенский и Кузнецов приложились, а Прыжов, махнув на него рукою и подобравши цепи, взошел первый на эшафот… С полчаса стояли они у столбов и все глядели по направлению восходящего солнца, которое, наконец, выглянуло из-за сереньких облаков и осветило печальную картину… Когда трех мучеников свели с эшафота и посадили в карету, целая толпа молодежи бросилась пожать им руку и затем бежала за каретой, все кланяясь и махая шапками, пока, наконец, не были оттиснуты крупами жандармских лошадей от кареты».

Агент Третьего отделения добавляет к картине произошедшего несколько колоритных деталей: «Для обратного следования с площади преступников посадили в тюремный фургон, и тут из толпы отделилось человек 15 нигилистов, которые сопровождали преступников до замка… Непонятный беспорядок был в том, что фургон с тремя преступниками, тюремным сторожем и возницею тащила одна лошаденка, до того плохая, что она раз шесть останавливалась. Около Никольского рынка навстречу привели двух лошадей. Шествие снова остановилось, и стали было перепрягать, но служитель, который привел лошадей, был пьян и начал ссору с кучером фургона. Кончилось тем, что к фургону, не выпрягая первоначальной клячи, прицепили вторую».

Еще одна деталь, агенту Третьего отделения вряд ли известная: среди собравшейся на площади публики наверняка был студент Александр Васильевич Долгушин, обвинявшийся по нечаевскому делу, но судом оправданный.

В 1875 году уже он стал главным действующим лицом нового действа на Зимней Конной: здесь состоялась гражданская казнь так называемых долгушинцев, участников кружка, которым Александр Васильевич руководил и который распространял среди крестьян вольнодумные прокламации. Приговор Долгушину был вынесен летом 1874 года, однако церемония гражданской казни задержалась и осуществлена была лишь весной 1875 года, в два приема.

8 часов утра 5 мая привели в исполнение приговор над самим Долгушиным, а также Львом Адольфовичем Дмоховским и Дмитрием Ивановичем Гамовым. «Публики присутствовало весьма мало, все прошло тихо и спокойно»: лаконичная пометка в отчете Третьего отделения.

Зато на следующий день, 6 мая, события на Зимней Конной развернулись бурные. Осужденный Иван Иванович Папин вел себя на эшафоте сдержанно, а вот его товарищ Николай Александрович Плотников обратился к публике с призывами: «Долой царя, долой бояр, князей, долой аристократов! Мы все равны, да здравствует свобода!» Когда осужденных увозили, демократическая молодежь бросилась следом; тринадцать человек были задержаны. Известны некоторые имена попавших тогда под арест: Семен Геллер, Захар Картахидзе, Анатолий Коган, Ольга Мищенко, Иван Хартахуров, Александр Холмский. В полном смысле слова интернациональный состав.

Ремарка в скобках: долгушинский процесс привлек пристальное внимание Федора Михайловича Достоевского, а его обстоятельства в преломленной форме отразились в его романе «Подросток».

Публичная гражданская казнь участников долгушинского кружка стала последней такой церемонией в петербургской истории. Удостоверившись снова в том, что зрелище, призванное вразумить и предостеречь, разжигает лишь еще большие эмоции,

Третье отделение выступило с инициативой отказаться от публичных гражданских казней. Обряд лишения прав предлагалось совершать на тюремном дворе в присутствии чинов судебного ведомства и немногочисленных заранее отобранных представителей городского и земского управлений.

Некоторое время власть колебалась, однако 25 февраля 1877 года был наконец издан циркуляр «департамента полиции исполнительной», которым рекомендовалось не совершать над политическими преступниками обряда публичной гражданской казни. А 22 мая 1880 года император Александр II высочайше утвердил представленное ему мнение Государственного Совета: «Приговоры над осужденными к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжные работы или на поселение приводятся в исполнение без соблюдения порядка публичной казни».

Гражданская казнь ушла в прошлое, само слово «казнь» стало теперь употребляться в одном смысле: казнь смертная.

Глава 16

Жизнь и судьба Владимира Дубровина: «Он умер с невозмутимым спокойствием». Палач Иван Фролов. Стечение публики на казни Александра Соловьева. «Процесс введения осужденного на роковую скамейку, накинутие петли, скрепление ее и затем выбитие из-под ног скамейки был делом нескольких секунд». Как уходили из жизни Ипполит Млодецкий, Александр Квятковский и Андрей Пресняков.

Затишье подошло к концу: новую череду смертных казней открывает экзекуция, учиненная весной 1879 года над подпоручиком Владимиром Дмитриевичем Дубровиным. Сын петербургского чиновника, человек атлетического телосложения и стойких революционных наклонностей, он и во время армейской своей службы не оставлял рискованных помыслов, планировал создать военную террористическую организацию — или же, напротив, оставить службу и «уйти с целью пропаганды на Волгу чернорабочим».

Арест Дубровина состоялся 16 декабря 1878 года в Старой Руссе. При обыске у него нашли запрещенную литературу и оружие. Из жандармских рапортов известно, что, когда арестованного вывели на улицу, подпоручик «обратился к собравшемуся народу со следующею речью: «Братцы, меня арестовали за то, что я защищаю свободу… Царей да императоров, которые податями высасывают вашу кровь, следует убивать…»»

С этим свидетельством примечательным образом перекликаются строки из письма Федора Михайловича Достоевского обер-прокурору Синода Константину Петровичу Победоносцеву, отправленного в мае 1879 года из той же Старой Руссы: «Взяв в объект хотя бы лишь один полк Дубровина, а с другой стороны — его самого, то увидишь такую разницу, как будто бы существа с разнородных планет, между тем Дубровин жил и действовал в твердой вере, что все и весь полк вдруг сделаются такими же, как он, и только об этом и будут рассуждать, как и он. С другой стороны, мы говорим прямо: это сумасшедшие, и между тем у этих сумасшедших своя логика, свое учение, свой кодекс, свой бог даже и так крепко засело, как крепче нельзя».

И вот же интересное дело: соратники и близкие друзья Дубровина, совпадавшие с ним в политических убеждениях, никакого сумасшествия в нем не видели.

13 апреля 1879 года Петербургский военно-окружной суд приговорил подпоручика к смерти через повешение. Удивительная суровость правосудия к человеку, только лишь замышлявшему действия против власти, но ничего в реальности не совершившему. Видимо, под сильным впечатлением находились судьи от недавнего очередного покушения на Александра II: 2 апреля 1879 года прямо на Дворцовой площади в царя стрелял Александр Константинович Соловьев — и хотя промахнулся, но подтолкнул власть к жестким мерам.