Город, в котором...
Шрифт:
Призвали — не дезертируешь. Ведь призвавший — не военком.
Юра открыл глаза и вздрогнул. Теперь настала очередь его смятению. Понеслось по лицу, замелькало. Первое — позор: о н а у в и д е л а. Надежда: может, все-таки не увидела? Может, ОНИ под одеялом? Быстрый проверочный взгляд — увы, они наверху. Значит, видела. И, как щитом, вместо одеяла теперь, закрыться — равнодушием. В нем — как в прохладе тенистого дерева в жаркий день, в нем хорошо. Глаза мигом подернулись тусклой тенью забвения: ему все равно.
Полина подалась к нему, шагнула — как на выручку поскользнувшемуся:
Наклонилась. Поцеловала в щеку.
— Ты куришь! — удивилась. Ничего не нашла сказать лучше. Впрочем, ничего лучше и не надо было.
— Придется теперь бросить, — сказал он хрипловатым, не прочищенным со сна голосом и виновато улыбнулся: — Нечем. — И добавил жалкое признание: — Я ведь еще и пью.
— Я вижу, — быстро ответила Полина, отбрасывая это как лишнее.
— Как ты видишь? — забеспокоился.
— В лице есть, — торопясь объяснила она. Она спешила, как будто срочно нужно было решать главное, не медлить, и некогда отвлекаться по пустякам. Как будто корабль тонул.
Он тоже стал чуткий от беды, понимание обострилось, и теперь и он мог обходиться без слов. Все взяли на себя глаза.
— Ноги тоже… — добавил. — Ступни.
— Не выдержал крепости отечественных напитков? — ласково, как журят детей, которых еще не наступил возраст ругать всерьез.
— И крепости отечественного мороза…
Улыбнулся. Ну, ничего.
— Теперь всего попробуешь, — просто сказала Полина. — Но как-нибудь мы с тобой все это одолеем.
Юра отвел глаза — так стесняются получать подарок.
— Мне хирурга надо найти: мальчику в отделении плохо.
— Иди ищи, — отпустил Юра.
Она обернулась:
— Знаешь, когда мне уж совсем плохо, я представляю себя лежащей на спине, а над своим лицом сверху — два метра земли. И когда я себе это представлю, сразу все что ни есть опрокидывается в радость. Ведь даже горе — это признак жизни.
Юра с усилием улыбнулся, но сквозь улыбку — укоризна: мол, спасибо за утешение, но что ты можешь понимать, о утешающая!
Ничего, теперь он не один. Я с тобой, ничего.
Хирург и постовая сестра оказались около тяжелого больного. Новогодним спиртным от них и не собиралось пахнуть.
Диагноз Полины подтвердился, и мальчик с аппендицитом отправился на стол, а в самый Новый год Полина опять была в палате. И они встретили этот Новый год.
Потом Полина виделась с Ритой.
«Практически мы с ним давно уже не живем». (То есть, Рита, ты его бросаешь.)
«Конечно, при таких обстоятельствах я могла бы все восстановить и остаться с ним, но он сам не захочет! Не верите — спросите его».
Косметические речи. Все сквозь них видно.
— В дом инвалидов его собираетесь устраивать? — впрямую спросила Полина.
— Последние ночи так он вообще не ночевал дома.
— Ладно, будем считать, что все выяснили.
— Я вызвала его мать. Она вот-вот должна приехать. Пусть она и решает.
— У него есть мать? — удивилась Полина.
— А что тут особенного?
— Ну, матери в нем как-то не угадывалось. «Бедность участия»… Впрочем, это мелочи.
Мать приехала и увезла Юру к себе. «Пусть дома
Ну, пусть побудет недолго.
Дома, в родном Юрином городке, отыскалась его старая подружка. С детства соседствовали. Теперь подружка гнала самогон, чем-то приторговывала, что-то приворовывала, вертела на одном месте семь дыр, жила весело и беспечно, и прибрала Юру к себе в компаньоны.
Она за рулем его машины, он рядом для душевного сотрудничества.
Ездили в таежные деревни, скупали там по дешевке кедровые орехи и везли в большой город на базар. Подружка бойко торговала, Юра помогал.
Не дождавшись, Полина поехала за ним — забрать.
Но обнаружилось, что забирать ей некого. Юры — прежнего — не было больше. Он встретил Полину как дорогую гостью, радостно представил ей свою подружку-компаньонку и очень веселился за столом (они втроем и мутная бутыль с наипервейшей под это дело закуской!), рассказывая, как они однажды позабыли всю выручку на прилавке магазина и уехали, а когда вернулись — конечно же не удалось доказать, что кошелек с деньгами вообще существовал. Юра хихикал, курил «Приму», зажимая сигарету разрезом клешни, и Полина могла поручиться, что ОН НЕ ПОМНИТ, КТО ОНА ЕМУ. Вообще не помнит, кто она, да и не затрудняется вспоминать. Приехала, лицо вроде знакомое — ну и ладно, какая разница, посидим, выпьем, поговорим…
Полина увидела, что он и себя вполне забыл — прежнего, давнишнего; и ему, видимо, казалось, что таким, как сейчас, он был от века. И бесполезно сейчас внушать ему, что был когда-то Юра-лыжник, Юра-студент, Юра-энергетик. Все это, возможно, и теплилось в его памяти, но лишь как забытый сон, — и, может быть, его сознание обладало большей правотой, чем сознание Полины. И она подивилась тому, сколь мудро природа руководит своими созданиями.
Юрина подружка хихикала ему в лад, было у них достигнуто полное согласие. Богатства им жалкий их промысел не добавлял, выручка если не терялась, то дружно и шумно пропивалась, и нищенствовать весело и беспечно было их счастьем. Наверное, они ссорились и дрались по пьянке, и эти отношения успешно заменяли им любовь, они мирились и дружно возобновляли усилия по наживанию богатства, с азартом затевали новое предприятие, опять терпели провал — а может быть, это действительно и была любовь. И шум их ссор достойно вплетается в могучий хор жизни, где слаженно, как волосок к волоску в косе, присоединяются к ним и другие голоса. И держать свою ноту в этом хоре — не есть ли это существо человека?
Наевшись, напившись, Юра с подружкой вразнобой заснули, забыв про Полину, а она тихонько оделась, вскинула на плечо свою сумку и пошагала к автобусной остановке. Было еще не поздно.
ИНКОГНИТО
Повесть
Мимо дворовой хоккейной коробки пролегает кратчайший путь от автобусной остановки к универсаму — столбовая дорога микрорайонной цивилизации. Витька не упускает ее из виду.