Города и годы. Братья
Шрифт:
Варвара Михайловна скрестила руки и прислонилась к стене.
— Не могу я, Витька, взять в толк: к чему ты клонишь?
— А что? Я ничего. Я так, для разговора.
— Нет, лучше скажи прямо, брось свои фигли-мигли.
Витька развел руками.
— И я тебя, Варюша, не могу понять. Прямо-таки удивлен. Не узнаю, не верю, что возможно!
— Ну, говори! — прикрикнула она.
Витька ударил себя по ляжкам, подпрыгнул на стуле и захихикал, с присвистом, сквозь зубы всасывая воздух.
— Попал,
— В отношении кого?
— Ах, как это ты тонко говоришь, — восхитился Витька. — В отношении! У нас с тобой, Варюша, никакого отношения не было. Отношение было у тебя с другим человеком. И, как я ожидал, отношение ваше, конечно и обязательно, вполне сохранилось.
— К чему ты все это? — резко оборвала Варвара Михайловна.
Чупрыков сразу осекся. Сощуренными, прыгающими глазками он изучал Варвару Михайловну пристально и упорно, прикусывая губы и вертя в пальцах изломанную в крошки щепочку от коробка.
— Ну? — поторопила его Варвара Михайловна.
Он спросил тихонькой хрипотцою:
— А он к тебе тоже по-старому, да? Знай наших? Не подступись? Чай, поди — на козе не подъедешь, знаменитость, а?
Варвара Михайловна не ответила.
— А-ах! — крякнул Витька, ударив себя кулаком по коленке. — Стало быть, тоже угадал! Эх, Витька, смекалист, да смекалка зазря пропадает! У-у-у! — со злобой прогудел он. — Смерть как я его не терплю!
Он опять суетливо задергал сиреневыми мешками век, с усилием вглядываясь в лицо Варвары Михайловны.
Но оно было сосредоточенно-неподвижно.
Тогда Витька вскочил со стула и подбежал к Варваре Михайловне.
— Хочешь, — хрипло сказал он, выпятив подбородок и стараясь поглубже заглянуть в глаза Варвары Михайловны, — хочешь, я за тебя посчитаюсь с Никитой Васильичем? Хочешь? Молчишь? Хочешь?
Беглый, неуловимый оттенок улыбки мелькнул на губах Варвары Михайловны. Она смотрела Витьке в глаза не мигая. Он вертелся перед нею то справа, то слева, рассматривая каждую черточку ее лица.
— Ну, скажи мне: Витька, сделай с ним вот что! Я готов! Придумай что хочешь, — все сделаю. Мне терять нечего, я для тебя на все пойду. Ты только скажи! Скажи слово!
Варвара Михайловна не шелохнулась.
Витька умоляюще сложил руки.
— Согласись! Никогда не найдешь такого человека, как Витька. Думаешь — хвастаюсь? Хочешь, я тебе скажу адрес Никиты Васильича? Знаешь? Или нет? Хочешь? Ну, ладно!
Он быстро назвал адрес Карева и, отстранившись, посмотрел, какое впечатление произвел на Варвару Михайловну. Она как будто ухмыльнулась, но все еще стояла неподвижно, скрестив руки и прислонившись к стене.
— Ну, хочешь, — захлебываясь, в каком-то отчаянии забормотал Витька, —
Он вдруг сильно откачнулся от Варвары Михайловны и попятился к двери, зажав обеими руками рот.
Варвара Михайловна не спеша отряхнула руки.
— Верно я тебя поняла? — спокойно проговорила она.
Витька косился на нее разозленно, но с опаской, и осторожно, одним пальцем пощупывал верхнюю губу.
— Привычка у тебя прежняя осталась, — прогундел он, — чуть чего — сейчас это… по-купечески. Крепкий ты человек!
— Крепкий, — сказала Варвара Михайловна. — Я тебя выручила, но — смотри! Надо будет — не пощажу!
Витька примолк, желтые глазки его сновали, он решал — свести ли все к шутке и как-нибудь иначе попытать счастья или отступиться?
Вдруг он весь искривился и, оттопыривая распухшую губу, зашипел:
— Не хочешь с Чупрыковым по-хорошему? Не хочешь? Ну, тогда пеняй на себя! Не видать тебе…
Он высоко поднял руку, как для клятвы, но в тот же миг неожиданно юрко шмыгнул вон из комнаты, просунул в приоткрытую дверь голову и, оградив себя от опасности, докончил:
— Не видать тебе твоего Никитки!
Он захлопнул дверь.
Варвара Михайловна послушала, как громыхали в коридоре Витькины сапоги, и расхохоталась.
Смех ее был громок, весел и так заполнил собою комнату, что Варваре Михайловне показалось, будто подались, раздвинулись стены. Впервые с тех пор, как она приехала сюда, звучал здесь такой смех, и впервые в этих стенах она ощутила приток радостной, волнующей силы.
Варвара Михайловна опять захохотала, теплая, беспокойная, и в то же время ласковая бодрость все больше и глубже переполняла ее и вдруг заставила закрыть глаза.
В убогой, невзрачной комнатушке, обезобразившей жизнь Варвары Михайловны, ей захотелось сейчас же и со всеми подробностями совершить самое нежное и трогательное священнодействие, которое было ей доступно. Зачем это было нужно? Ни за чем. К чему собиралась приготовить себя Варвара Михайловна? Ни к чему. О чем она могла думать в этот торжественный и беспамятный час? Ни о чем.
Она была настолько счастлива, что ей даже не приходил на ум естественный в такие минуты и веселый вопрос: счастлива ли она? Каждое движение ее удесятеряло счастье, каждый поворот тела насыщал ее избыточной плодоносной силой.