Городок
Шрифт:
Выглядывая в проруб окна и полеживая на животе, Шохов с наслаждением вдыхал чистый утренний воздух, видел голубое, чуть размытое у горизонта небо и чувствовал какую-то необыкновенную в теле легкость, так бывало у него лишь в детстве.
И вот странность, не о Наташе подумал он, как проснулся, хоть о ней не забывал ни на секунду, а про деда Макара, про его дом, про всех сразу помочан, с которыми вчера так необычно расстался, не попрощавшись.
Ополоснувшись ледяной водичкой и пережевывая какой-то застарелый бутерброд, обнаруженный в тумбочке, он не переставал думать
Но чего-то надо было решать по дому, а Шохов все не мог сосредоточиться, заставить себя думать о своих собственных, неоконченных делах. Послонявшись по двору и заглядывая в разные закоулки хозяйства, пока не великого, но вполне замусоренного, он вдруг вспомнил, что инструмент его остался там на новостройке. И неожиданно обрадовался поводу снова сходить на избную помочь, а заодно и посмотреть при дневном свете, как выглядит их построенный для деда дом.
Уже на подходе он увидел, что не одинок в своем желании, что и другие помочане, кто после завтрака и на прогулке, начинают собираться к дому деда Макара. Сам-то дед, видать, еще ночевал у Петрухи в избе и пришел, как оно бывает, последним.
Объявился дядя Федя, и пораненный в язык гармонист, и Галина Андреевна забежала, чтобы половичок постелить, и Коля-Поля зачем-то пришли, будто бы за ведром своим, и Нелька, а около нее бессменный Хлыстов.
Нелька же, не умолкая, рассказывала, как вчера они тут веселились, а ее муж, Васька Самохин, даже объяснился Галине Андреевне в любви. На что та с ласковой улыбкой ответила: «Вася, пойди проспись, а завтра, если захочешь, мы на эту тему поговорим подольше...» Он и упал после этого.
И оттого, что все это рассказывала болтливая Нелька, тут же изображая в лицах, было и в самом деле смешно.
С разговоров перешли к делам, и вдруг выяснилось, что в доме деда всем еще может найтись работа, потому что и стены, и потолок не обклеены, и полочки не прибиты, да и мебели у старика никакой нет.
Пока притащили газет и начали клеить стены, Шохов сходил к себе в дом, развел мел в ведре и побелил печку.
Женщины, в мгновение, сшили две ситцевых занавесочки на окна и притащили из дома в горшках два цветка. А дядя Федя ухитрился из обрезов опалубки смастерить нечто вроде стола и двух табуреток. Не было только кровати. Но тут уж подсуетилась Нелька. Она шепнула мужу несколько слов, и он, потускневший таки за ночь и пугливо поглядывающий на Галину Андреевну, потому что и ему рассказали, что он объяснялся ей в любви, хоть он и этого, убей, ничего не помнил, завел свой трактор и куда-то уехал. Через сорок минут вернулся, везя в прицепе железную с пружинами кровать, крашенную в безобразно синий цвет, и два матраца.
— Дед! — крикнул он, подъезжая и глазами пытаясь отыскать Макара Ивановича.— Где дед, кто даст на бутылку?
— Василий, поимей же совесть! — прикрикнул дядя Федя.
На что Самохин невозмутимо отвечал:
— Так я за совесть вез, мне чего стыдиться. А за кровать я из своих кровных платил коменданту.
— Сколько же ты
— Пятерочку. Водка-то подорожала.
— Возьми.— Шохов расплатился, но не при всех, а за трактором.
Самохин деньги принял не стесняясь, даже с ухмылочкой.
— Там этот, профессор, с каким-то ящиком идет!
— Какой профессор?
— Чокнутый ваш... Петруха!
— Почему чокнутый?
— А какой же! Они с дедом тут два сапога пара. Я обгоняю, а он через весь город прет ящик и не обернется даже.
— А ты чего ж не взял? — спросил Шохов.
— Не взял! — нахально выкрикнул Самохин. — Попросил бы, так я взял. А он не просил... Прет свой ящик, потому что — гордый!
Шохов только головой покачал, глядя на Васю. Но ничего не высказал ему. Помочь так помочь, каждый помогает в меру возможностей, но и своего понимания об этой самой помочи.
К тому времени, когда дед Макар появился у своего дома, неся в руках диковинную машину с планетами, тут уже снова был весь Вор-городок в полном составе. Пришли даже те, что вчера не смогли прийти. Всем хотелось поучаствовать в переселении деда в его новый дом. Кто-то успел сбегать в старую избу и притащить дедовский рюкзак, полушубок да спальник на меху — весь его скарб.
Галина Андреевна принесла маленькую подушечку и покрывало. Железную постель застелили, стол накрыли целлофановой пленочкой, и дом обрел обжитой вид.
Появился и Петруха со своим ящиком, о котором все уже были наслышаны. Ящик, видать, был тяжел, и Петруха раскраснелся от ходьбы. Когда ящик развернули (он был завернут в простыню), там оказался телевизор.
Кругом ахнули: вот так подарок деду!
А дед Макар расстроился: наклонялся, трогал телевизор и не знал, что ему дальше делать.
Мужчины сообразили: подняли и водрузили ящик на тумбочку, а Петруха принялся подсоединять электрическую сеть. Вчера из-за позднего времени он не успел этого сделать. Он полез на чердак и стал крепить провода, в то время как остальные, уже свободные от работы люди, стояли снаружи и давали советы.
Один лишь дед Макар суетился и все умолял уважаемого Петра Петровича быть поосторожнее, потому что с током шутки опасны.
— Мы не шутим, дед, мы серьезно,— поддразнивал его Самохин, поглядывая вверх.— Если его стукнет, мы всегда поможем!
— Вася, мог бы и помолчать,— негромко произнесла Галина Андреевна, и Самохин под ее строгим взглядом смутился. Как же, все уж знали, как при Нельке, законной жене, объяснялся он Галине Андреевне в любви и даже будто в жены звал. Было отчего смущаться Самохину.
Наконец Петруха спустился вниз, ковырнул рукой в пробках, и вспыхнула лампа-стоваттка на длинном шнуре. А потом Петруха щелкнул выключателем в телевизоре, и дом сразу заполнили посторонние звуки, появилась голубая полоса поперек экрана, полоса раздвинулась, пропала, и вдруг возникло изображение футболистов на поле, и голос диктора, и шум стадиона.
Мужчины придвинулись поближе, и все стали смотреть футбол. А после футбола показали мультяшки, а потом мир животных и политические новости...