Городская фэнтези — 2008
Шрифт:
Облитые керосином, плахи с треском вспыхнули, озаряя лохматым оранжевым пламенем заснеженную улицу, сугробы вдоль тротуаров, стены домов. Выглянув из-за поднятого фордека, Гертье увидел, как люди тянутся к огню, топчутся, отыскивая место поудобней, чтоб и не мёрзнуть, и не обжигаться.
Впереди на тротуаре замаячила одинокая фигура женщины; с каждым поворотом колёс она становилась ближе. Гертье различил аккуратную шляпку, оценил покрой просторного и вместе с тем изящного пальто, но было в её фигуре нечто, обеспокоившее его. Спина сгорблена, плечи вздёрнуты, воротник поднят, а локти прижаты к бокам. Не шатаясь, молодая
— Бабель, тебе не кажется, что…
— Что?
— Эй, приятель, ну-ка останови! — Гертье спрыгнул на ходу и летучим прыжком ловко перемахнул через сугроб. Сзади раздалось запоздалое: «Тпр-р-ру!»
— Сьорэнн!.. — окликнул Гертье. Женщина сонно обернулась — лицо её было белым, глаза застывшие, отсутствующие. — Извините, но, может быть, вам нужна помощь?
…Молодой человек, нагнавший Рагнхильд, был одет просто, но со вкусом, что выдавало в нём натуру, изощрённую в умении нарядиться по средствам и при этом соответствовать богемной моде. На его охотничьем картузе красовалась малиновая лента-околыш (цвет Кавалькора — девичья погибель!). Серого сукна пальто-честерфильд с бархатным воротником в тон шарфу, панталоны в чёрную и серую полоску, чёрные суконные штиблеты с белыми металлическими пуговицами. Но в глаза Рагнхильд бросилось не платье, а его лицо — утончённое и столь чистое, словно его не касалась бритва, хотя рост и стать указывали на уже достаточно зрелый возраст, крепость мышц и привычку держаться независимо и смело. Улыбка на тонких и ярких губах мужчины была осторожной, нерешительной, а его светлые глаза внимательно и чуть встревоженно наблюдали за Рагнхильд.
— Я… — только и смогла вымолвить она. Пронизывающий холод сковывал ей лицо, сводил ноги судорогами, а язык едва мог выталкивать слова изо рта. Холод стягивался, как петля на горле, он искал её — слепая неживая сила, направляемая чьей-то твёрдой волей.
С тринадцатью центами в Маэне можно было выпить стаканчик рома, съесть порцию жаркого с картофелем и согреться солидной чашкой кофе. Или взять три небольших пирожных. Или снять койку в ночлежке, перед тем насытившись благотворительной похлёбкой, — тогда ещё останется пять центов на завтра. Но Рагнхильд знала о существовании ночлежек лишь по книгам. Увидев это заведение, она скорее застрелилась бы, чем вошла туда. Умереть — но не поступиться гордостью, не замарать свою честь! Поэтому она прошла мимо кондитерских и харчевен, даже мимо приюта церкви Стелла Гратис, где на ночлег принимали бесплатно.
С каждым ударом часов на колокольне она всё отчётливей осознавала, что не доживёт до утра. Холод многих убьёт нынешней ночью, но они — его случайные жертвы, потому что он ищет и замораживает её одну. Те, кто наслал его, знают: она не станет просить приюта и искать спасения ценой унижения.
Осталось лишить их радости, не дать себя схватить. Волшебный конь, который унесёт её от погони, смирно ждал в ридикюле — когда же она сожмёт его рукоять и взведёт курок.
Но она не хотела делать это перед молодчиком в картузе и честерфильде.
— Уйдите, — проговорила она. — Уйдите прочь.
— Вам плохо? Я могу отвезти вас к врачу. Рагнхильд еле справилась с застёжкой ридикюля.
— О, нет, оставьте! Все расходы я беру на себя, — светлоглазый взволнованно приложил ладонь к сердцу в знак искренности. —
«А вдруг?.. — робко блеснула далёкая вспышка в потёмках тоски и безнадёжности, сгустившихся вокруг Рагнхильд. — Нет, нет! Я не стану ни о чём просить!..» — мгновенный блеск погас, осталась только тлеющая где-то в глубине сердца крохотная искорка.
Она покачнулась, закрыв лицо рукой. Озабоченный Гертье осторожно подхватил её под локоть.
— Простите мою вольность — я без позволения… Клянусь честью, сьорэнн, я защищу вас от любой опасности. Кавалер Гертье, ваш покорный слуга. Разрешите помочь…
— Да… я… разрешаю, — выдохнула Рагнхильд, слабея.
— Бог мой, Гертье! — вытаращился Бабель, когда его молодой приятель подсаживал девицу в фиакр. — Кого ты подобрал?
— Замолкни, дружище, и перебирайся на подножку. Девушка совершенно замёрзла, вот-вот лишится чувств. Приятель, гони! Бабель, как только приедем, беги наверх и растапливай печь, а я поведу барышню по лестнице.
Рагнхильд слушала их диалог еле-еле, в полуобмороке. Она старалась сжаться под ольстером, чтобы сохранить хоть малую толику тепла, доехать до жилья и — о, счастье! — до печки! Только бы оказаться в закрытом помещении, где есть очаг и дрова — или торф, или уголь, безразлично, — тут-то она сумеет согреться!
Холод немного ослабил хватку. Рагнхильд стало чуть легче. Но порой за звуками копыт и колёс ей мерещился бесплотный голос: «Ты думаешь, это — спасение? Не радуйся раньше времени. Мы сломим тебя!» Из-за дуги кожаного фордека, накрывшего пассажиров, словно раковина, на миг показался чей-то прозрачный лик с острыми глазами-звёздами, взглянув из стылого воздуха в лицо жертвы.
Заставив себя забыть о приличиях, Гертье обнял девушку за плечи, чуть прижав к себе, чтобы ей стало немного теплее.
— Мой дом совсем недалеко, скоро приедем. Постель, ужин… вино, если захотите. Когда оттаете — скажете, кто вы и куда вас отвезти. Не бойтесь, мы — порядочные люди.
— О да! — важно фыркнул Бабель, потирая нос. — Мы — джентльмены!
— Мой милый джентльмен, мы будем спать на полу. Тюфяки и покрывала возьмём у консьержа.
— Если даст. Мне так и кажется, что он обложился всеми тюфяками, сколько у него есть.
— Думаю, уступит на ночь… по талеру за штуку. И вот ещё — войди к нему и отвлеки внимание. Мне всё равно, что старикан думает о нас, но репутация сьорэнн не может быть запятнана ни в коем случае. Она войдёт и выйдет незамеченной, и так будет, даже если ради этого тебе придётся отречься от пьянства, а мне — от наследства.
— Вот так оказия! — Кефас задумчиво поковырял плотно утоптанный снег наконечником трости. — А ведь мы почти настигли её. И вдруг… словно улетела, Не думаю, что сейчас она способна быстро двигаться.
Гереон осматривал улицу с того места, где обрывался след. Девушка не могла исчезнуть, не оставив никаких примет. Скажем, отпечатки башмачков. На снегу, прорезанном ободьями тележных колёс и смятом литыми каучуковыми шинами фиакров, виднелись оттиски подошв и каблуков, осели и твёрдо запечатлелись запахи. Гереон втянул едва ощутимый кисловатый дух крепко выделанной воловьей и козлиной кожи, шерстяной аромат отлично промытого и окрашенного сукна, стальной привкус обувных подковок и железо конских подков.