Городские легенды
Шрифт:
– Вряд ли мы когда-нибудь еще увидимся, – добавила она.
Никогда. Ей останутся муж, семья. Мне – мои призраки.
– Спасибо, – сказал я еще раз, повернулся и пошел к калитке, футляр со скрипкой в одной руке, бумажный сверток в другой.
Сверток я открыл не раньше, чем добрался до Садов Силена, местечка в парке Фитцгенри, которое всегда поднимало мне настроение; я решил, что в такой момент это будет нелишним. Внутри оказались книга и письмо. Книгу я узнал. Этот томик «Сна в летнюю ночь» Шекспира, издательство «Дж. М. Дент и сыновья», подарил Сэм я, когда она сказала, что очень любит эту историю.
Издание не отличалось от других ничем, кроме
39
У. Шекспир. «Сон в летнюю ночь». Пер. Т. Щепкиной-Куперник.
Только это был не сон – ни для меня и ни для Сэм. Я положил книгу рядом на каменную скамью и развернул письмо.
«Дорогой Джорди, – прочитал я. – Я знаю, что настанет день, когда ты прочитаешь мое письмо, и, надеюсь, простишь меня за то, что я не пришла к тебе сама, просто мне хотелось, чтобы ты запомнил меня такой, какой я была, а не какой стала. Я прожила полную и почти счастливую жизнь; о чем я сожалею, ты знаешь. Теперь, оглядываясь на то время, которое мы провели вместе, я, как и полагается старой женщине, могу сказать: всему свое время. Нам его было отпущено мало – слишком мало, любовь моя, – и все же оно у нас было.
Кто это сказал: “Лучше любить и потерять любовь, чем вовсе не любить?” Мы любили и потеряли друг друга, но я предпочитаю лелеять память о нашей любви, чем бунтовать против несправедливости. Надеюсь, ты поступишь так же».
Я сидел и плакал. Не обращая внимания на взгляды, которые бросали на меня прохожие, я изливал свое горе. Я оплакивал отчасти свою потерю, отчасти Сэм и ее храбрость, отчасти собственную глупость, из-за которой я так долго отказывал ей в памяти.
Сколько я так сидел, сжимая ее письмо, не знаю, но слезы в конце концов сами высохли у меня на щеках. А когда я услышал чьи-то приближающиеся шаги и поднял голову, чтобы взглянуть, кто идет, то совсем не удивился, увидев Джилли.
– Ох, Джорди, мальчик мой, – сказала она.
Она села рядом со мной на скамью и придвинулась ближе. И сказать не могу, до чего мне полегчало от ее присутствия. Я отдал ей письмо и книгу, а сам молча сидел, пока она читала первое и разглядывала второе. Медленно она свернула письмо и вложила его назад в книгу.
– Как ты теперь? – спросила она наконец. – Лучше или хуже?
– И то и другое.
Ее брови поднялись в невысказанном вопросе.
– Ну, говорят, именно для этого придумали похороны, – попытался объяснить я. – Последняя возможность сказать «прощай», уладить все, прежде чем… – Я посмотрел на нее и выдавил слабую улыбку. – …Круг повернется вновь. И все же мне плохо, когда я думаю о Сэм. Я знаю, что у нас с ней все было по-настоящему, и знаю, каково мне было потерять ее. Но мне пришлось жить с этим всего несколько лет. Она несла эту тяжесть всю
– И все-таки она не сдавалась.
Я кивнул:
– И слава богу.
Какое-то время мы оба молчали, потом я вспомнил про Бумажного Джека. Рассказал Джилли, что, по моим предположениям, произошло той ночью в соборе, показал ей предсказатель, который нашел там поутру. Она прочитала последнее предсказание Джека, сжав губы и нахмурив лоб, но, кажется, не очень удивилась.
– И что ты об этом думаешь? – спросил я у нее.
Она пожала плечами:
– Все люди делают одну и ту же ошибку. Предсказания не открывают будущего; они отражают настоящее. Они как эхо повторяют то знание, которое давно уже живет в глубине нашего подсознания, они извлекают его на поверхность, чтобы мы могли как следует свыкнуться с ним.
– Я имел в виду Джека.
– Думаю, он ушел – туда, откуда появился.
Я почувствовал приступ отчаяния, до которого меня способна довести только она одна, Джилли.
– Но кто он такой? – спросил я. – Нет, лучше сказать, что он такое?
– Не знаю, – ответила Джилли. – Но все вышло так, как сказано в твоем предсказании. Важны не ответы, важны вопросы, которые мы задаем, и пути, которыми мы приходим туда, где мы оказались теперь потому, что задавали вопросы. Хорошо, что на свете есть тайны. Они напоминают нам о том, что жизнь – это больше, чем чередование работы и удовольствия.
Я вздохнул, зная, что ничего более путного из нее все равно не выжать.
Только на следующий день я в одиночку собрался на стоянку Джека в лагере бомжей за пляжем. Все его пожитки исчезли, но бумажные звезды по-прежнему висели на деревьях. Я снова спросил себя, кто же он был такой. Какой-нибудь дух, наподобие тех, что жили в оракулах, или ангел-хранитель, который всегда рядом, пытается помочь людям познать самих себя? Или просто старый бездомный негр с необычным даром складывать фигурки из бумаги? Тогда я и понял, что мое последнее предсказание имело определенный смысл, но до конца с ним не согласился.
Ведь в случае с Сэм именно ответ принес мне успокоение.
Я вынул предсказатель Джека из кармана и продернул сквозь него кусочек бечевки, которую специально принес с собой. Потом повесил его на ветку, чтобы он качался бок о бок с бумажными звездами, и пошел восвояси.
Таллула
Нет такого чуда, которое не могло бы оказаться правдой.
Долгое время я считал ее духом, но теперь знаю, кто она такая. Она стала для меня всем; само ее непостоянство служит той нитью, которая связывает меня с реальной жизнью, с тем, что есть здесь и сейчас.
Лучше бы мне никогда ее не видеть.
Это, конечно, неправда, но она так легко соскальзывает с языка. Так я притворяюсь, что рана, которую она оставила в моем сердце, не болит.
Она зовет себя Таллулой, но мне известна ее истинная суть. Никакое имя не в состоянии передать все, что заключено в ней. Но ведь не зря именам приписывают магическую силу, не так ли? Стоит назвать имя, и незамысловатая эта ворожба вызовет к жизни целостный образ другого, со всеми одному ему присущими сложностями и противоречиями. Но этот образ, вызванный из небытия алхимией имени, приходит не один, он ведет за собой целую вереницу воспоминаний: о ваших свиданиях, о музыке, которую вы слушали в ту ночь или в то утро, обо всех разговорах, шутках и о том, что не обсуждают ни с кем, – обо всем плохом и хорошем, что вы пережили вместе.