Городской романс

Ишукова Татьяна Леонидовна

* * *

Опять сегодня с крыши каплет, И ветер ходит по куге, И старый глобус мокрой цаплей Уснул на тоненькой ноге. Ему, наверно, снятся тропы, Стада оленей, облака. И я боюсь рукою тронуть Его потертые бока. Прислушаюсь, Как с крыши каплет, Как ветер ходит по куге… И мир предстанет Чуткой цаплей, Уснувшей на одной ноге.

Вино победы

На

все века одно лекарство, один магический кристалл: Свобода. Равенство и Братство… Как я от этих слов устал. Вы повторяете их всуе, Но час придет держать ответ: один запьет, другой спасует и третьего простынет след. Я с вами был в одной упряжке и не боялся вещих слов. Читал призывы по бумажке, слыл потрясателем основ… Как упоительна победа. Ах, тот магический кристалл… Я меда этого отведал И сам взошел на пьедестал. Остались позади все беды — Я выиграл с собой войну… Кому нести вино победы, ответьте, милые, кому?.. Ведь я играл, не зная правил. И все, что Бог мне в жизни дал: — Оставь во имя!.. — Я оставил. — Отдай во имя!.. — Я отдал!..

Валентин Сорокин

Мать зовет

Много ездил И не удивился: Скоростями Шар земной ужат. Хорошо родиться, Где родился, Умереть, Где прадеды лежат. В облаках веселая Крылатость, Скачет ветер, Листьями звеня. Но опять — Тоска и виноватость Неотвязно Мучают меня! Рыцарями чести, Не гостями, Мы прошли И суши, и моря. Все дороги Кровью и костями К тишине Приложены не зря. Замирают Ливневые громы, Шорохов и звуков Ночь полна. Потому, наверное, И к дому Так зовет Тревожная луна. Словно мать, Она из страшной дали Вырастает: Скорбные глаза. Не звезда по небу, А по шали Катится И катится слеза.

* * *

Стозвонных далей розовость, Баюкающий день. О светлая березовость Российских деревень! Там, где плела Аленушка Любимому венки, Выныривает солнышко Из глубины реки. И капли громко падают Со жмурчатых ресниц На вербу конопатую, На хороводы птиц. То перезвон кукушечий, То щелканье клестов, То рокотня лягушечья В болоте у кустов. Средь городской

поспешности, Асфальтовой пыли Я очерствел без нежности Моей родной земли.

* * *

То ли лебеди, то ли метели Над моей головой пролетели. Как забытые в детстве поверья, Вдруг посыпались белые перья. То ли юность моя прокатилась, То ли просто мне это приснилось, И в холодном январском рассвете Взвихрил горе притихшее ветер. Честно жил я, а глупо ошибся… И упал, и надолго ушибся. И теперь, как голодный по хлебу, Я тоскую по небу, по небу!

Владимир Суслов

Хозяин

Подытожил рубанком труды, посвистел на верху перекладин. — Слышишь, Анка, — примерил, — лады? И наличники к окнам приладил. Так, штришок… Небольшая деталь, да и та, по всему, допотопна… Но смотрите, как светится даль и смеются от радости окна!

Наталья Багрецова

Я доверяю этому городу

Челябинск часто бранят. И грязный он, и вечно раскопанный, и атмосфера отравленная. Я никогда не спорю, так как это правда. Но в душе больно: ведь это мой любимый город.

Я не родилась в нем, и детство мое не здесь прошло. Я и жила-то в нем немного: семь лет в войну и после, да семь лет сейчас, на склоне годов. А сорок лет лишь наездами, на пару дней, с промежутками по пять и десять лет.

А ведь были в жизни и другие города: старинный Таллинн, например, или фантастически прекрасный Фрунзе (Бишкек), утонувший на фоне величественных снежных гор. Не говорю уж про Москву и Ленинград, про мой «родной» областной Курган, где приходилось жить неделями на учительских курсах, да немало было и других городов. Но любимый все равно Челябинск.

В юности я была, конечно, романтиком, и романтизм мой питался книгами о великих стройках. Поэтому, пересекая страну от Прибалтики до Урала на подножке эшелона, я жадно искала взглядом фабричные трубы и корпуса заводов, досадуя, что их попадается на пути так мало! Слова «экология» тогда еще не сочинили, а к природе относились однозначно: покорять!

Не удивительно, что Челябинск с его гигантами-заводами покорил мое романтическое сердце.

Есть на проспекте Ленина, на перекрестке улицы Российской, самая возвышенная точка. В войну там многоэтажных домов не было, ничто не загораживало горизонт. И вот выйдешь на пригорок, и открывается вид на ЧТЗ и Ленинский район. На зеленоватом фоне позднего зимнего рассвета смутные громады зданий и дымы, дымы, дымы… Картина эта вызывала у меня восторг и гордость.

Те же чувства я испытывала, добираясь к подруге на Сельмаш. Девять труб ТЭЦ, из которых две отдыхали, а остальные деловито извергали разноцветный густой дым. Трубопрокатный. Завод металлоконструкций. Сельстрой. Отдельным островком КПЗ и С. И все это построено в годы войны! В холоде и голоде, при двенадцатичасовом рабочем дне! Это ли не памятник человеческому труду, терпению и выносливости! И как по сердцу пришлись мне сказанные через десять лет слова Твардовского: «Урал! Опорный край державы!»

К гордости за челябинцев примешивались и гордость за себя. Ведь и я немножечко участвовала в этом коллективном подвиге. Чувство общности с народом в его самый трудный час пришло ко мне именно здесь, в Челябинске. Для людей моего поколения годы войны — самые главные годы нашей жизни.

В прекрасном южном городе Фрунзе мне, шестнадцатилетней девчонке, не раз приходилось подниматься по мраморной лестнице управления НКВД. Вежливо, но настойчиво там интересовались, почему мы сюда приехали, почему жили в Прибалтике, кто мы и что мы. Там я работала на строительстве военного завода, но никакой гордости не испытывала, а лишь чувство унижения от того, что мне не доверили стоять у станка, выпускавшего патроны, а только таскать на носилках глину и кирпичи. И все потому, что я не там, где надо, родилась и жила.