Горсть патронов и немного везения

Приходько Олег Игоревич

Самый высокий — во френче, ростом достигавший моего подбородка — протянул мне руку, и я было подумал, что уйду из этого роддома, унося на руках маленького Борю, если бы не его непроницаемое, словно навсегда застывшее лицо в шрамах.

— Гасыс?.. Кока-инь?.. Геро-инь? — спросил он по-русски.

— Собака.

— Кто? Я?

— Да нет, нет, что вы? Мне нужна моя собака. Ее сегодня увезли с улицы Первомайской ваши товарищи.

И хотя я говорил вяло, безнадежно, он, прожив в России, должно быть, дольше других из этой общины, меня понял.

— Васа собака мозет быть наса товариса, — по-прежнему сдержанно кивнул он. — Но это бу-дит сто-ить день-га.

Я не пожалел бы денег и на то, чтобы узнать, что

он задумал и что у него на душе. Луна на мгновение выглянула из-за быстро пробегавших туч, в этом промельке я хотел успеть что-либо понять по его глазам — глаз не было; по его лицу — лица не было, точнее, это было неподвижное лицо мертвеца.

Или убийцы.

— Если я найду свою собаку, я вам заплачу, — твердо пообещал я. Он перевел соплеменникам содержание нашего разговора — это я понял по тому, как заулыбались, закивали они, зацокали языками и почти синхронно развели руками, выражая сожаление по поводу случившегося. Завершив ритуал, все снова замолчали и снова уставились на меня.

— Я могу посмотреть ваших собак? — растерянно спросил я у непроницаемого.

— Это не здесь, — ответил он, подумав. — Но вас могут подвезти.

Стало ясно, как в избе-читальне при лампочке Ильича, что придется платить аванс, подтверждая свою кредитоспособность. Я снова полез в карман, невольно подумав, что если они живут здесь легально, без документов, то куда они девают трупы тех, кто умирает?

С вымученной усмешкой превосходства, достав конверт из кармана, «куклу» — из конверта, сотню — из-под аптекарской резинки (так, чтобы они могли разглядеть, что под ней — вторая, и подумать, что под второй — еще пачка таких же), я протянул ее непроницаемому. Он посветил на купюру фонариком-ручкой, вначале на Франклина, затем — на здание Дворца независимости, кивком отметил подлинность купюры и спрятал ее в нагрудный карман френча.

— Васа есть масина, наса люди повезут, — простер руку в сторону «ягуара».

— Мне бы хотелось быть уверенным, что они меня довезут туда, куда надо, а не до ближайшей лесопосадки, — подумал я вслух, не стараясь быть услышанным.

— Если бы наса хотела у-бить, ехать была не на-да, наса убить здесь, — четко ответил он.

— Это далеко?

— Наса люди довезут.

В его словах был резон. Но если бы его и не было, ради спасения кавалера Бори стоило рискнуть. Я протянул ему руку, он задержал ее в своей:

— Один вопрос. Васа — милисия?

— Нет.

— Тогда как нас насол?

— Случайно, — ответил я односложно.

Не объяснять же ему было, что морозным утром двадцать девятого декабря одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года я родился в этом доме.

Мне и самому себе теперь не хотелось в этом признаваться.

Мне и раньше доводилось иметь дело с китайцами. Давным-давно, еще на заре перестройки, Хан Чель, сын моего учителя Кима, познакомил меня с мастером Гао. Старик работал в маленьком китайском ресторанчике «Харбин», в подвале которого был оборудован обитый рисовой соломой зал для занятий кунфу. Гао проповедовал учение великого мастера Вена Нума дим-мак — искусство точечного удара. Он никогда и никого не учил, но меня ему порекомендовал Хан, и он не мог отказать сыну своего друга. В то время мне уже стукнуло тридцать, поубавились скорость и высота прыжков, гибкость и сила, и я попал к Гао весьма кстати. Два года изнурительных, беспощадных тренировок, как изнурительно и беспощадно все на этапе учения (а кроме того, больно, очень больно, больно до тех пор, пока не перешагнешь болевой порог и не станет уже все равно), кое-чему меня научили, продлили мою спортивную жизнь и помогли выжить в буквальном смысле — в схватках с роботами и в работе с людьми. Но я не о том: Гао познакомил меня со многими китайцами, среди которых были настоящие поклонники искусства древнего

боя, просто повара, инженер и важный профессор Пекинского университета. Теперь их уже нет в Москве. Нет и самого Гао — его застрелили, прошили очередью из автомата какие-то солнцевские, или люберецкие, или черт его знает кто, в то время как он убирал опустевший зал своего «Харбина» — маленький, ни в чем не повинный Великий мастер.

Он приехал в Москву, чтобы почувствовать себя свободным. Почувствовал. А может быть, его убили такие, как эти вот, двое из которых сидели у меня за спиной, а третий — справа на пассажирском сиденье. У них другой бизнес, другая культура, они не склонны к самоистязанию во имя искусства. Я чувствовал по их дыханию, что они готовы убить за рубль. Они наверняка принимали меня за агента спецслужб, который под предлогом поиска собаки с замысловатым названием собирается выяснить тайные точки их бизнеса.

— Куда дальше? — притормозив на светофоре, кажется, последнем в городской черте, спросил я.

— Там, — ткнул пальцем в неизвестность дышавший мне в затылок «кореш».

На все мои вопросы он отвечал «там» и тыкал пальцем. «Там», куда он ткнул на сей раз, был Битцевский лесопарк. Уж не собирались ли они везти меня в Подольск?

С каждым километром тучи сгущались, холодный дождь из небесной манны превратился в рис из Поднебесной. Сентябрьская промозглость в брюхе «ягуара» трансформировалась в могильную сырость. Я не верил им с самого начала, неверие это усугубилось, когда, ткнув очередной раз в сторону примыкавшей грунтовки и произнеся сокраментальное «там», «кореш» забулькал о чем-то вполголоса со своими подельниками, и их заговорщицкий говорок не предвещал мне угощения жареной собачатиной.

«Надо было нарезать поменьше обоев», — запоздало решил я. — В конце концов, кто из нас дороже — я или Боря?

Постепенно я начал понимать, что их настораживает: какая-то сволочь все время ехала сзади, вольно или невольно усугубляя их подозрение в моей причастности к милиции. Желтые фары противотуманок, как два драконьих глаза, следовали за нами давно, но по мере удаления от Кольцевой машина становилась все меньше, а сволочь с завидным постоянством держала оптимальную дистанцию автослежки. Был ли это знакомый мне «БМВ» — мираж миражей, чтоб у него колеса, отсохли! — или Непроницаемый с телохранителями «зачищали» трассу? Логичное заверение Непроницаемого в том, что если бы меня хотели убить, то не ездили бы так далеко, успокаивало до поры до времени. В самом деле, меня уже пять раз можно было ударить кентосом по башке и накупить рисовой водки на весь оставшийся стольник. Может быть, мои сопроводники так бы и сделали, если бы не драконьи глаза позади? Тогда это точно не их сообщники. Да и откуда у шантрапы из стафилококкового притона иномарка?

Но вот на самом неприятном, темном, размытом дождем участке дороги дракон отвернулся. Щелчком предохранителя китайского «ТТ» во мне сработало отточенное годами тренировок шестое чувство.

Мотор чихнул, «Ягуар» споткнулся, ступил правой лапой в лужу и прижался к обочине. Я чиркнул стартером, потом еще раз и еще. Тщетно.

Ночь. Загородное шоссе. Я и три китайца. Пора начинать детектив: Наташин читатель Ворошилов наверняка уже проглотил Маринину. Если его, конечно, не укоцали стриженые пассажиры «БМВ».

— Тьфу, черт!

Повторные попытки раздразнить «Ягуара» ни к чему не привели.

Если будут убивать, то сейчас. Очень даже удобно — никого, рядом лес. Если нет — опасаются провокации: еще недостаточно оторвались от «хвоста»; по их логике, желтоглазый дракон мог просто притушить фары.

— Далеко еще? — обернулся я к «корешу», рассчитывая увидеть ствол.

Ствола не было.

— Не о-сень, — понимал он определенно больше, чем могло показаться. — Пло-ка?

— Ты чего, кореш? — ответил я. — Крыша поехала?