Горсть патронов и немного везения
Шрифт:
— Надо же… Маша! — покачал головой Решетников. — У меня как-то не поворачивается язык другую женщину Машей называть.
— Почему — другую? — удивилась она.
— Ладно, проехали. Помолчи…
Он погасил сигарету и решительно, в который уже раз, набрал надоевший номер, мысленно поклявшись, что если и сейчас не сработает, то придется предпринимать что-то самому. Не сидеть же…
Сработало! Гудки оборвались!..
— Бюро… дет-тективных… «Шериф», — проговорил Столетник не очень четко, словно простонал.
— Женя! Это я, Решетников! — почуял неладное Викентий. — Что с тобой? Где ты?
В трубке задержалась тишина, слышалось сиплое дыхание.
— Кто… это… говорит? — спросил Столетник.
Решетников условный
— Мотель «Фата-Моргана», — сообщил координаты, как договаривались. — Телефон 945-21-30.
— Вы ошиблись.
Гудки отбоя.
3
Я вернул трубку Ямковецкому, и он убрал ствол револьвера, приставленный к моему лбу.
— Ошиблись номером, — объяснил я ему. — Кто-то звонил в цирк, спрашивал, какие на сегодня хохмочки.
Мой телефон Ямковецкому принес колченогий, бритоголовый, похожий на жабу бандит: «Вот тут звонят и звонят, — словно жалуясь, виновато сказал он от двери кают-компании. — Че, отвечать, че ли?»
Половина шайки беглого каторжника Ямковецкого уже спала, уткнувшись мордами в салат оливье, сельдь в маринаде, филе килек с картофелем, ассорти из хамсы и эклеров и заливными (вином) помидорами. Женщины исчезли — видимо, здесь были еще какие-то помещения.
— Послушай меня, Столетников, — спьяну исказив фамилию, вперил в меня злобный взгляд Ямковецкий. — Вам до сейфа никогда не добраться, ты понял, да?.. Понял или нет, я тебя спрашиваю?! — он схватил меня обеими руками за отвороты куртки, задышал перегаром в лицо.
Сказать по правде, о сейфе я слышал впервые, но в общем и целом догадывался, что они с Майвиным не любят друг друга.
— Понял, — соврал я.
— И адвокатишку, падлу, я из-под земли достану! Из-под земли! Я ему, гнусу, дочь доверил, я ему… как себе!.. а он?! Или вы ему утюг на пузо ставили?!
— Не стоит так нервничать, Борис Евгеньевич. По моим сведениям, господин Мезин уже скончался.
Некоторое время он смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом принялся хохотать. Смех этот впервые прозвучал на острове Сардиния, где цветет ядовитое растение Sardonia hebra, от употребления которого лица умирающих людей искажались гримасами, похожими на смех. Потом гримаса с лица Ямковецкого исчезла:
— Он думал, что Майвин отблагодарит его домиком в Антверпене?! Он плохо знал Майвина! Предателей всегда уничтожают!.. Завтра моей дочери исполняется двадцать один год. Вы с Майвиным все правильно рассчитали, Столетник. Только не думали, что я появлюсь так не вовремя, да? Не думали!.. Деньги, сыскарь! Деньги делают все. Миллион баксов в «общак» — и я хозяин на Клязьме! А еще миллион — и по всей Москве-реке. Не в кабак отпросился водочки попить — кабак сам за мной приплыл! А случись какая тревога — он же меня на зону обратно доставит, в персональный барак со всеми удобствами. Тебе и твоему Майвину так не жить. Он у меня пятеркой-семеркой не отделается. Если ты не знаешь, где моя дочь, — я сам найду ее. И посажу Майвина не на семь лет, а на кол!! Понял?! А с ним — и всю его кодлу, всех этих сраных министров-депутатов, которых он прикарманил! Шуму будет — по всей России-матушке! Политики, прокуроры, министры полетят! Мно-ого людишек поплатится! Того и жди — переворот в стране. Они у меня во-от где все!..
— Одиннадцать чемоданов компромата, — согласно кивнул я.
Приступ сардонического смеха повторился. «Только бы он продержался еще немного!» — подумал я. Остались кое-какие невыясненные вопросы.
— Нет, не одиннадцать, мусор позорный! Не одиннадцать, а только два. Два!.. Ма-аленькие такие чемоданчики, которые так не терпится забрать Майвину из швейцарского банка. Только вы напрасно стараетесь!.. Тебя я прикончу сейчас, а ему… Ему из России уехать не удастся, потому что его пасут мои ребята, злые и надежные, не тебе, сосунку,
Наверно, я улыбнулся. Или чихнул. Или каким-то жестом, мимикой, искоркой в глазах выдал свое старание запомнить номер счета (хотя из моей попытки ничего не вышло — не запомнил).
— Не надейся, сыскарь! Не надейся. Весь канал баграми не прощупают, а если и прощупают — тебе от этого легче не станет. Но и скучать ты не будешь, там, на дне канала, мно-ого таких, как ты!..
— Сомневаюсь, чтобы вам позволили сдать кассу, которая на добрую половину вам не принадлежит, — начал я свою игру, которая, признаться, за последние годы мне изрядно надоела — я предпочел бы что-нибудь поновее.
— Что ты сказал, Столетников? — насторожился он.
— Я СТО-летник, Борис Евгеньевич. Большая разница. Он наморщил лоб:
— Еврей, что ли?
— Нет, японец. Но дело не в этом. А дело в том, что ничего вы со мной сделать не сможете, потому что вам нужна ИЛОНА. Не так ли? Притом у вас осталось не очень много времени.
— Не бери меня на понт! Мне известно гораздо больше, чем тебе! Еще там, — он скрестил пальцы, изображая решетку, — я знал обо всех его планах! Вот сейчас я могу тебе точно сказать: никуда он не улетит! Ни-ку-да! Потому что он не знает пятой степени защиты моего сейфа. Знает, что по достижении Илоной двадцати одного года она вправе распорядиться и счетом, и сейфом; знает, что им могу распоряжаться и я — когда мне вздумается; и об этой карте знает, и даже какой код нужно набрать, чтобы сработал замок, — это я в присутствии адвокатишки, выкреста, говорил, он моим доверенным был!.. Гнида!.. Я его сынка обрезанного, Аркашку, прикончить обещал, да он и с этим не посчитался, продал сынка за деньги и медовый месяц с молодой бабой!.. Ладно, он свое получил. Пожил — и хватит. Когда бы не Майвин — мои люди прикончили бы его…
Мне эта его пьяная исповедь порядком надоела.
— Ваши люди из ФСБ, что ли? — выбросил я свой главный козырь.
— Чего-о-о?!
И тут я не выдержал привычного тона, да простят мне все уголовники России:
— … ты, чмо болотное!.. — сказал я. — Если бы не…, то ты бы…! И тогда бы тебе…, а не ресторан плавучий! Тогда бы тебе полный…, а не соленый огурец! Потому что как только ты…, так за тобой…! А Давыдову и Матюшина… но ты об этом не сказал ни слова… такая! Предателей уничтожают?! А стукачей…, и… — тоже! Если хочешь, я сейчас твоему холую Эдику Потоцких расскажу, как ты…! И тогда тебе…, и твоему «ключику»… —..! Хочешь ты этого, нет?! А то…, я могу и…! Даром, что связанный и избитый!.. Давай своих…, я с ними покалякаю…! Ты меня за… принимаешь?!. А Беса ты не помнишь?! Думаешь… такой, я не знаю…, где… добыл?..
Текст я заготовил заранее, еще в Библиотеке им. В.И. Ленина, по словарям блатного жаргона. Сейчас же он пригодился мне для того, чтобы распутать веревку на руках, затянутую бандитами Ямковецкого в предвкушении сытного обеда не слишком туго. Тем более что я убедительно изобразил состояние невменяемости, избитости и полного отсутствия счастья.
По-моему, он протрезвел.
— Во-он отсюда все!!! — вскочив, заорал благим матом. — Во-он!!!
Два охранника — рослый с волосатыми руками и жабоподобный — принялись выводить уставших от гостеприимства гостей на верхнюю палубу. Через минуту мы остались одни. Ямковецкий запер кают-компанию на ключ и, тяжело дыша, словно проделал грандиозную работу по очистке авгиевых конюшен, уставился на меня.