Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки
Шрифт:
На этот раз в качестве потребителя выступает чабан Афанасий, живущий в Горном Алтае. В доме полная чаша: цветной телевизор, холодильник, стиральная машина, радиоприемник. Хозяин с гордостью демонстрировал свое добро, крутил ручки. Я посмотрел на часы:
— Давайте включим телевизор, сейчас будет программа «Время».
— Программы «Время» не будет. У нас электричества нет.
Вот и задумался я на обратном пути. В чем причина того, что мы стали жить не по средствам? Ведь не всегда было так. Это из последних наших приобретений, когда мы стали потребителями при полном дефиците того, что собирались потреблять.
Как часто мы принимаем вещное добро за добро вообще. Но ведь добро неделимо. Потому-то и взят курс на добро.
Потребление идет впереди производства.
И вот что из этого получается.
Звонок в дверь. Открываю.
— Как жизнь? — говорю. — С приездом.
А она:
— Зачем мы только пятилетку перевыполняли, я ведь за медалью приехала, — и в слезы.
Слово за слово — раскручивается черно-белое кино. Раиса работает в передовом ткацком цехе. У них знатная ткачиха Н. — героиня труда. Ткут они сообща сверх плана новые километры тканей, очень при этом стараются. А тут приходят к ним такие же девочки из универмага и говорят: «Зачем вы все это ткете?» Оказывается, ткань эта никому не нужна, никто ее не покупает завалили все склады своими сверхплановыми километрами.
И решила Раиса Фирсова, что откажется от награды. Ведь это медаль за брак, а не за доблестный труд.
Такая вот проблема. Что ответить моей родственнице? Собрали семейный совет, решили: медаль надо принять. А вот с ненужной работой придется покончить, вплоть до того, что менять профессию. Уехала Рая, пока от нее никаких вестей.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Кто же расколдует заколдованный круг? Только мы с вами. Только при всеобщем участии каждого. Мы разомкнем любой заколдованный круг, когда станем в ряд, приблизимся друг к другу, возьмемся за руки — и двинемся сообща. В одиночку и пробовать не стоит.
Гора перед нами высокая, и на нее надо идти плечом к плечу — только тогда возникнет цепная реакция добра.
От одного хорошего дела будет само отщепляться другое.
Тут и письмо подоспело, которое я давно поджидал. Сомкнулось сюжетное кольцо. Читаю.
«…сначала мне после разговора с вами было как-то нехорошо, что даже не могла написать вам. Так мне и надо. За этот ужин в закутке я получила заслуженный урок. А теперь муки моей совести разрешились естественным образом. Я стала безлошадная, так как машину отправили в капиталку, а Володя ушел на стройку. Езжу на трамвае. Честное слово, мне это больше нравится. Стала теперь замечать: у некоторых из нас привилегии идут впереди работы. Это несправедливо, от этого происходит искривление души… Вы уж, наверное, подумали, будто я вам отвечу: „Все так делают“. А я мучилась, мучилась. Да и сейчас еще не успокоилась. Конечно же, не все так делают, я бы могла дать вам много примеров. Мы распрямляемся…»
И подпись чисто на женский лад: «Ваша М. В.» — Марина Викторовна.
Русский язык, такой великий и прекрасный, тоскует по свежему слову, и мы уже слышим его сквозь громыханье булыжников.
Ускорение добра началось. Ускорение добра будет продолжаться.
<1985>
ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ
За долгие годы поездок по стране в памяти отложился большой слоистый пирог. На многое сейчас смотрится по-иному, нежели смотрелось тогда, в моменты свершений. Именно так приобретается объемность нашего знания времени. Мои заметки отнюдь не претендуют на исчерпывающий образ предмета, хотя я всячески пытался сузить свой взгляд, взяв за основу изложения практику управления, еще уже — его планирование, еще уже — нравственные аспекты этого состояния. Прежде всего меня волновал вопрос: каким образом наша система планирования, обладающая изначальными преимуществами и являющаяся наиболее прогрессивной системой, все-таки почему-то не всегда получает первые результаты? Ответ на этот вопрос находится, видимо, за пределами моей компетенции. Но случаются такие яркие моменты в жизни общества, когда не менее важна постановка вопроса.
Автор сознает, что некоторые формулировки могут показаться другому глазу несовершенными, но что поделаешь — так написалось сердцем…
Мы
После завтрака сходились на пляже, располагались с удобствами под зонтом. И начиналось интеллектуальное пиршество, как мы тогда говорили «треп по маленькой».
Тон обычно задавал Анатолий Аграновский, мой давний приятель, глубокий и добрый публицист, о котором все мы, знавшие его близко, скорбим до сих пор.
А тогда: солнце, волны, шелест вечности — никакого намека на близкую скорбь. И неторопливый голос с хрипотцой, легко перекрывающий шелест прибоя:
— Вот мы говорим о планировании. Расскажу одну историю. Помните, весной приезжал к нам этот президент американской компании, ну как его, из головы выскочило, ладно, для полной ясности назовем его мистер Цент. А мы, как вы знаете, хотим торговать с этим Центом. И давай возить его по заводам. Показали ему самое лучшее, что у нас есть: судоверфи, конвейер для сборки вертолетов, конструкторское бюро, трубопрокатные станы. Две недели ездил по стране мистер Цент и остался в полном восхищении от виденного. Под занавес устроили ему прием в Москве. Идет высокая беседа. Я опускаю преамбулу и перехожу к сути. «Мистер Цент, — говорит хозяин банкетного зала, — как вы знаете, наша система хозяйствования является первой в мире плановой социалистической системой, действующей на основе пятилетних планов, разрабатываемых государственными органами и утверждаемых Верховным Советом страны. План является государственным законом. Вы осмотрели наши заводы. Хотелось бы услышать ваше мнение, можете говорить прямо и открыто. Вы опытный промышленник, таких в мире можно сосчитать по пальцам, и нам весьма интересно услышать ваше мнение». (Мы тоже во все уши слушаем Анатолия Аграновского, зная, что это пока присказка. Сказка впереди.) «Я потрясен вашей технологией, — отвечает мистер Цент. — Это лучшая технология в мире на сегодняшний день. Какие у вас прокатные станы, буровые станки…» — «Вы льстите нам, мистер Цент. Неужто вы не поделитесь с нами своими пожеланиями?» — «Почему же? Я готов поделиться. Вот вы говорили о плановой системе хозяйствования. Я побывал на ваших заводах, разных по замыслу и технологическим целям. Я имею свои сомнения: является ли данная система хозяйствования действительно плановой системой?» Председательствующий удивился: «Такой категорический вывод! Всего за две недели знакомства. Вы не опасаетесь, мистер Цент, что такое мнение окажется по меньшей мере скороспелым?» Но мистер Цент обладал железной хваткой, это же акула мирового империализма. «Не опасаюсь, — отвечал он твердо. — Это не есть скороспелый вывод». — «На чем же он основан, если не секрет?» — «Извольте. Во всех цехах, где я побывал, на всех участках, во всех пролетах, даже на конвейерных линиях висел одинаковый лозунг: „Выполним план досрочно!“» Председатель был удивлен еще больше. «Только и всего? — воскликнул он. — Но это же говорит об энтузиазме наших рабочих. И ничего больше». — «Увы, отвечал мистер Цент с некоторой ухмылкой, — на заводах моей корпорации работают сто тысяч рабочих. Но я лишен возможности разрешить моим рабочим такой энтузиазм, чтобы выполнить план досрочно. Откуда я возьму материалы, энергию? Если я выполню заказ досрочно, значит, я кого-то разорю. У нас нет плана, но в сорок втором году, в условиях военного времени, мы впервые применили сетевой график на сборке судов „либерти“. Эти суда мы пекли, как блины. Но мы ни разу не перевыполнили своего графика. Зачем? Как вы знаете, я был тогда одним из авторов сетевого графика, тогда мне было двадцать пять лет, и я стал миллионером». — «Вот чего у нас нет, того нет — это миллионеров», — парировал председатель… Ну как, пойдем купаться? Аграновский уже стоял во весь свой рост, выходя из-под зонта на зов прибоя. — Сколько сегодня градусов?
— Чем же кончилось с этим мистером? Кто кого убедил?
— Обе стороны остались при своих интересах. Сетевым графиком, правда, мы начали пользоваться, но не привилось: он все время перевыполнялся. Анатолий Аграновский смотрел на меня в упор, и не понять было, то ли он в шутку, то ли всерьез.
— Но ведь миллионеров у нас в самом деле нет…
— Есть. Но только подпольные. Догоняй! — И он с разбегу кинулся в волны.
Я стоял на берегу, поджидая всепроникающего резонера, готового пуститься во все тяжкие. Как всегда, он находился поблизости и был наготове.