Горящие сердца
Шрифт:
— Мы тебя обидели вчера, Азамат, — перебивает его секретарь. — Но пойми ты, друг, выхода иного у нас не было.
— Я понимаю, — отвечает старик без особого оживления. — Пожалуй, последую твоему совету и подожду машину на месте. У меня еще тут кое-какие дела найдутся.
— Но сейчас и шести еще нет. Все спят.
— А я разбужу всех, кого надо, по очереди. Стыдно долго спать в такое горячее время.
— Твоя правда, Азамат, буди всех — пусть работают.
Машина отъезжает, а старик возвращается в райцентр.
С чувством некоторой неловкости,
— Проходи, Азамат, добро пожаловать!
— Спасибо, я здесь постою. Не слишком ли рано я тебя поднял?
— Ничего. Правда, ночью был у нас переполох. Какой-то злоумышленник ломился в калитку, да собака отогнала...
Азамат никак не реагирует на это волнующее сообщение.
— Какие заботы привели тебя к порогу моего дома? — вежливо осведомляется председатель райпотребсоюза. — Говори, что в моих силах, сделаю.
— Понимаешь, — тянет Азамат, переминаясь с ноги на ногу, — есть опасения, что скот наш будет зимовать под открытым небом. Крыши в коровниках прохудились. Вчера на бюро, знаешь ли, меня порядком взгрели... В общем, до зарезу нужен шифер. Помоги, друг...
Теперь уже собеседник Азамата начинает переступать с ноги на ногу:
— Шифер-то, пожалуй, найдется, да вот денег ваших, кажется, у нас совсем не осталось.
— Деньги будут. На днях закончим сдачу зерна. Вчера мне за это тоже изрядно всыпали. Выручай!
Председатель райпо, видимо, уже примирился со своей участью. Молча заходит он в дом за плащом, натягивает его на свои широкие плечи, и вот они оба уже идут по улице — будить бухгалтера.
— Кажется, никогда в жизни мне не было так стыдно, как в этот раз! — говорит Азамат, сидя у костра среди притихших чабанов. — Шуточное дело — дали выговор на бюро райкома. Мне, который более тридцати лет не знал никаких взысканий, берег свой партбилет как зеницу ока, носил у сердца... А из-за чего? Из-за вас. Вы бы знали, что мне довелось выслушать на этом заседании! Один говорит: приплода у нас мало и даже небольшой приплод мы не умеем сохранять; другой говорит: если мы, потомственные овцеводы, здесь, на наших прекрасных горных пастбищах, не сумели как должно ухаживать за отарами, то, скажите на милость, кому прикажете этим заниматься?
Чабаны сидят, опустив головы. Наконец старший из них, Адемей, рассудительным тоном произносит:
— Посоветуй, что нам делать, Азамат? Нам неприятно, что мы подвели тебя. Разве мы этого хотели? Что-что, а пасти скот, кажется, умеем. Не первый день. У нас и падежа-то особого нет, и молодняк неплохо сохраняется.
— Если бы во всех отарах дело обстояло так, как у вас, брат мой Адемей, мне, наверное, вместо выговора дали бы орден... Я ведь говорю о колхозе в целом.
— Я думаю, — продолжает Адемей, — что мы не откажемся принять самую отстающую
— Кто станет возражать? Дело доброе, — откликается один из чабанов. — Но и у нас самих ведь еще много дел. Разве вы забыли, что зоотехник обещал привезти племенных баранов и для опыта выбрал именно нашу отару.
— Да-а, — раздумчиво говорит Азамат, вороша палкой угли в костре, — очень хотелось бы вашу отару превратить в племенную. А там посмотрим, как нам дальше быть...
— Но почему это дело нужно начинать только в одной отаре? А потом сидеть и сложа руки дожидаться результатов? — вступает в разговор молодой чабан Салих. — Почему нельзя это сделать сразу в нескольких отарах?
— В твоих словах, кажется, есть смысл, — поднимает голову Азамат. — Необходимо сделать все возможное и невозможное, чтобы улучшить породу овец. Неужели мы ленивее и бесталаннее наших отцов и дедов? Они-то трудились на князей да баев, а мы работаем для себя, для своего народа.
— Правильные слова говоришь, Азамат, — поддерживает его старый Адемей. — Слушаешь иногда по радио или читаешь в газете о прославленных чабанах и думаешь: у них по две руки и по две ноги и у нас по две руки и по две ноги, у них по одной голове на плечах, а у нас что — меньше? Чем мы хуже? Может, мы меньше их любим наш скот? Не умеем ухаживать за ним?.. Ты, Азамат, не сомневайся, делай все, что от тебя зависит, а мы — не подведем.
Лицо у Азамата заметно проясняется.
Салих приглашает всех к ужину: на низком дощатом столике уже разложены аппетитные куски душистой баранины. Чабаны рассаживаются и неторопливо приступают к трапезе.
— Славный ягненочек был, — говорит председатель, очищая от мяса косточку.
— Да, чуть позже других родился, — отвечает Адемей, расправляясь с лопаткой. — Это один из тех барашков, которые причитались Салиху в премию. Салих у нас — молодец! — И Адемей торжественно вручает Азамату голову ягненка.
— Так не годится, — возражает председатель. — Ты — старше меня, и голова полагается тебе. Не могу я нарушать дедовские обычаи.
— Гостя принято почитать старшим, а ты сегодня — наш гость. К тому же ты — голова колхоза.
— Если бы у наших предков были председатели колхозов, им бы за столом непременно с почетом отдавали бараньи головы... И этот обычай мы сейчас тоже называли бы дедовским, — улыбается Салих.
Азамат принимает почетный дар. Салих вынимает нож из деревянных ножен и протягивает ему.
— Тебе, Салих, полагается ухо. У молодого чабана слух должен быть острым и чутким. — И председатель кладет отрезанное баранье ухо на протянутую ладонь Салиха.
— Старший чабан — самый зоркий человек на свете! — Азамат подает Адемею глаз.
— А ты, — обращается председатель к молчаливому чабану средних лет, — живи, пожалуйста, дольше тех стариков, которые поедают бараньи головы! — И Азамат отдает ему нижнюю челюсть барашка. — Набирайся сил, друг мой!
Тем временем Адемей, обглодав баранью лопатку, степенно отложил ее в сторону.