Горящие сердца
Шрифт:
Фаризат задумчиво заплетает длинные косы, растрепавшиеся от ветра. И вдруг, обращаясь к Батыру, говорит:
— А вы знаете, наш Конак хочет подавать заявление в партию.
Старый пастух онемел от неожиданности. Зачем она это сказала сейчас, после сегодняшнего разговора, после всех этих «волов» и «драконов». Кто его примет в партию, такого темного и несознательного...
Но Батыр отвечает спокойно:
— Слыхал я об этом. Наш Конак — потомственный животновод. Кто лучше него знает свое дело? Правда, с грамотностью
Конаку кажется, что он ослышался. Да нет, он хоть и староват, да вроде еще не глух. Вот оно как! Батыр не бросает слов на ветер. Молодец! И какая все-таки интересная вещь — жизнь! Правда, лучшие годы уже позади и времени в запасе осталось маловато, но он еще покажет, на что он способен... Старик сейчас испытывает к Батыру такую горячую признательность, что готов обнять его как сына...
Звонкий хохот Ханифы врывается в размышления Конака.
— Что с тобой? — допытывается Фаризат, но Ханифа не в силах ей ответить.
«Опять, наверное, какая-то дурь в нее вселилась», — догадывается Конак.
— Ой, умру! — чуть не плачет от смеха Ханифа. — Ни читать, ни писать не умеет, а туда же — в партию собрался!
— Это не порок, Ханифа, — говорит Батыр. — Разве Конак виноват в том, что его не учили грамоте? Человеку под семьдесят, из них по крайней мере пятьдесят лет он провел в горах, при отарах. А смолоду где он мог выучиться? Стыдно над этим потешаться. Наша обязанность — помочь ему. А мы с вами до сих пор не удосужились. Вы расписываться умеете, Конак?
— А как же! В колхозной ведомости всегда расписываюсь сам. Правда, кассирша у нас какая-то, извините меня, малограмотная, никак не может разобрать мою подпись и каждый раз ворчит на меня...
Ханифа снова начинает смеяться.
— Ясное дело, у нее ведь только среднее образование, куда ей до тебя!
На этот раз Батыр Османович тоже смеется от души. Но все же считает своим долгом подбодрить Конака:
— Не горюйте, отец! Девчата у нас прекрасные. Непременно помогут вам.
— Поможем, — обещает Фаризат. — С сегодняшнего дня берем шефство над Конаком.
Старый пастух забыл о своей обиде на Фаризат. Он ей даже благодарен за то, что она затеяла разговор о его намерении. По правде говоря, ему кажется, что сегодня его уже приняли в партию...
— Ну, а теперь, — говорит Баразов, поднимаясь, — перейдем к менее возвышенным, но не менее существенным вопросам. Покажите-ка мне график надоев.
Всей гурьбой вваливаются в маленькую комнату заведующей фермой. Здесь тесновато, но чисто и уютно. Чувствуется, что на ферме хозяйничают девушки.
— Боюсь, — продолжает начатый разговор Батыр, — как бы соседи не опередили вас. Быстро увеличиваются у них надои. Любо-дорого смотреть.
— Что ты, Батыр, если мы им уступим первенство, я эту шапку больше никогда не надену! —
— Серьезная угроза, уважаемый Конак, — подхватывает шутку Батыр. — И она, думаю, испугает ваших соперников. Но пока у них — по пуду молока на каждую корову, а у вас, я вижу, — поменьше.
— Но зато у нас надои все время повышаются! — В голосе Фаризат звучит уверенность. — Сейчас еще рано подводить итоги. Вот увидите: мы своего первенства никому не уступим.
Подруги поддержали ее.
Баразов еще долго пробыл на ферме. Просматривал отчетность. Поговорил с каждым в отдельности. Уже стемнело, когда он собрался уезжать.
— До скорого свиданья, друзья! — И, обращаясь к Конаку, прибавил: — Мне ведь, как ответственному работнику, надлежит кормить и поить того самого вола, на рогах которого держится мир.
Все засмеялись.
По горной дороге, прорезая ночь светом фар, мчится маленький газик секретаря райкома. Прошел еще один день.
4. ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО
Тетрадь уже подходит к концу, а письмо никак не получается. Ариубат перечитывает написанное, рвет на мелкие клочки, снова пишет и снова рвет ни в чем не повинную бумагу. На дворе глубокая ночь. Девушка опускает утомленную голову на руки.
«Что со мной? Не могу связать двух слов. Пять дней! Сколько бумаги извела — и все без толку. Что подумает обо мне Асхат? Я ведь и сама знаю, что это значит — каждый день, каждый час ждать письма. Наверное, и Асхат так долго не писал мне, потому что не получалось. Что же делать? Никогда не думала, что любовь — такая мука. Она — как болезнь, как внезапный пожар... Вспыхнет, будто сухая солома в летний зной на солнцепеке...
Ариубат вздрогнула. Ей показалось, что кто-то вошел в комнату. Нет, никого. Но вот послышался глуховатый бабушкин голос:
— С кем ты разговариваешь среди ночи, Ариу? И почему ты до сих пор не спишь?
Ариубат молча встала, пошла бабушке навстречу, стараясь не наступить на рассыпанные по полу обрывки неоконченных писем. Бабушка нагнулась поднять их, но Ариубат опередила ее и быстро собрала белые клочки. Должно быть, она задремала и разговаривала во сне. Бабушка от этого и проснулась. А вдруг она догадывается о том, что творится с внучкой?
— Ариу, родная, аллахом клянусь, ты нездорова. Ты вся горишь, бедняжка. Что с тобой? — И бабушка прикладывает прохладную ладонь к ее горячему лбу.
Ариубат стоит как вкопанная, судорожно сжимая в руках смятые листки... Старушка растерянно гладит ее по голове, потом, спохватившись, спешит к телефону. «Хочет вызвать врача. Зачем это? Среди ночи, и ведь я здорова. Только сердце сильно стучит».
— Не надо, бабушка, не надо! Я просто заснула за столом.
— Дитя мое, но почему ты вся горишь?