Горящий тур
Шрифт:
— Что важнее, она пообещала натаскать команду на действия в случае абордажа, — хмыкнул муж. — Мы не в том положении, чтобы такими предложениями разбрасываться. Шона?
— Нет, ничего, — мотнула головой ламия. — Все правильно. Звездочка, отгрузи абордажного мастера в трюм, в смысле, в кубрик.
А если будет продолжать клеиться к её мужчине, дуру как-нибудь поздним вечером внезапно парализует, отчего та упадет за борт. Грр! И почему именно её, Шону Широхэби, эта старая тетка так бесит?!
Интерлюдия 6 без
Кирби, гарпия, художник, воздушный разведчик. Открывает для себя новое.
На палубу гарпия поднялась душераздерающе зевая. И не потому, что её разбудили всего через семь часов сна — так бы ей и меньшего хватило. Просто вчера она столько увидела и столько передала из запечатленного ранее памятью холсту, что к ночи полностью эмоционально истощилась. Спала как убитая, и, если честно, еще столько же провалялась бы в гамаке…
— Сможешь взлететь через десять минут? — голос, раздавшийся над головой, едва не заставил птицу подавится очередным зевком.
— Л-лана?
— Шона освободила тебя от всех других обязанностей на сегодня, будешь раз в полчаса подниматься и проверять окрестности, — пояснила паучиха, свисающая с вантов вниз головой. Кажется, такая поза не доставляла ей ни малейшего дискомфорта. — Так сможешь?
— А мы уже? — Кирби покрутила головой, обнаружив, что корабль под всеми парусами удаляется от острова.
— Понятно все, — наморщила носик Безродная. — Даю двадцать минут, умывайся, просыпайся. Но дальше чтоб с палубы ни ногой. Можешь свой мольберт сюда притащить и рисовать…
— Спасибо!!! — с этого и стоило начинать. — Едва ли не кубарем скатившись в кубрик, гарпия ухватила свои инструменты, треногу и запас бумаги. Под кисти, краски и карандаши у неё был собран отдельный вещмешок. Правда, наверху сразу приступить к любимому делу не удалось: требовалось проверить и подготовить перья для полета.
Бескрылым существам сложно объяснить, что такое перо и как за ним ухаживать. Волосы-то или шерсть максимум помыть и расчесать надо — а вот перья нужно обихаживать каждое отдельно, по очереди. И пусть у неё это выходило само собой — инстинктивно, как говорит Талик — время все равно занимало не так уж мало.
Сначала — натереть пальцы особым жиром, что скапливается понемногу за ушами, потом выделить перо из общей массы и провести через сжатый кулак, очищая от пыли и мельчайшего сора. Заодно проверяя на целостность стержень и опахало, а также насколько крепко очин держится в коже.
Всегда лучше вытащить перо самой, если пришла пора ему выпасть, чем позволить выдрать кусочек крыла воздушному потоку над землей. К прорехе в плоскости легко приноровится, но мгновение выверенный рисунок полета сбивается, что может стать причиной травмы, если произойдет близко к поверхности или еще каким препятствиям.
Потом следует особым образом провести вдоль стержня ногтями, собирая встопорщеные части опахала в единую плоскость, которую можно будет опереть о воздух. И так — одно перо за другим, не пропуская ни единого. Последняя визуальная проверка рук-крыльев целиком — на случай, если
Воздух привычно-туго ударил по крыльям, обманчиво-легко позволяя взбираться по себе вверх, словно даже подталкивая, ободряя! Первая усталость придет через минуту — и этой минутой надо воспользоваться, чтобы забраться как можно выше и все увидеть и запомнить. Корабль внизу с высоты казался большой лодкой, остров за кормой “Рыбы” — затейливой, с любовью вылепленной и расписанной глиняной игрушкой, а корабли в его гавани — и вовсе странными мухами. Несколько “мух”, раскрыв крылышки, скользили по акватории, остальные застыли у берега. Еще несколько “мух” и “щепок” нашлось с севера — они неторопливо ползли в сторону бухты. На юго-востоке была только гладь моря, поднимающийся в небеса шар Солнца и бесконечное море. Отлично, теперь — вниз!
Сесть на палубу движущегося корабля совсем не так просто, как кажется со стороны: ветер сносит в одну сторону, судно движется в другую. Собственную скорость снижения надо постоянно контролировать, чтобы спуск не превратился в падение и не окончился жестким ударом о доски. Или, того хуже, не об доски. Причем морская вода — тоже далеко не самый плохой в таких раскладах вариант. Перед самой посадкой еще и приходится лавировать между элементами такелажа! Наконец, касание. У-уф. Каждый полет как первый: требуется всё внимание, все усилия, чтобы приземление удалось совершить удачно.
И если бы не зашкаливающее ощущение восторга, единения со стихией — очень вряд ли гарпии добровольно поднимались бы в воздух! Ну может быть исключая те невероятные случаи, когда удавалось напитать организм маной и на время почувствовать настоящую вседозволенность там, наверху. Но небо зовет — а на земле получить такое же наслаждение можно разве что в постели. После длительных усилий мужа, да. А еще есть рисование, живопись — но это совсем другое. Словно сама становишься дарящим восторг и полет небом…
— Отлично, — дорогумо, вставшая к штурвалу, быстро но внимательно изучила набросок. — Следующий осмотр — через полчаса, отдыхай пока.
— Ага, — признаться, Кирби уже не слушала.
Еще только приближаясь к мольберту, она уже видела внутри самой себя, что просится перенестись на натянутый холст. Получится не совсем — это птица заранее знала. Но с каждым новым рисунком, с каждой новой картиной получалось перенести на лист или полотно чуточку больше, чем в прошлый раз. А иногда — и намного больше. Как тогда, когда она открыла для себя растертые краски. Или когда ей в руки-крылья попали миниатюрные шпатели, дающие возможность складывать изображение как мозаику из слегка объемных мазков. Просто для каждой картины в голове для переноса, как говорит Талик, на твердую копию, требуется подобрать метод. Когда-нибудь она узнает все способы создания живописи и вот тогда…