Горюч-камень
Шрифт:
— Справлюсь один, так будет вернее.
— До всех доберемся, — пригрозил Дрынов, тряхнув культей.
Вот оно, началось. Даже с Марьей не простился, Васятку не обнял. Ну, будь что будет, а от правды не отступлюсь. Не моя она теперь, за всех я в ответе… Больно щемило сердце. По той же широкой лестнице, обложенной буковыми и дубовыми планками, Моисея ввели в кабинет заводчика. В кресле морковкою-каротелью сидел Гиль с неизменной трубкой в пухлых губах, чуть в стороне, тоже в кресле, покачивался знакомый бритый офицер
— На два коленка, — приказал Гиль.
Дрынов ткнул Моисея культей в спину, но тот не пошевельнулся. Не меняя тона, англичанин повторил приказание. Офицер с интересом наблюдал поединок, который сразу же стал острым. Видно, и ему претил этот безродный выскочка, с царственным величием восседавший в кресле, обтянутом по локотникам русской кожей. Однако холоп вел себя слишком вызывающе, и офицер тоже прикрикнул.
До боли сжав зубы, Моисей сделал шаг вперед. Он с трудом удерживал незримую вековую тяжесть, пригибающую колени.
— Ладно, рудознатец, — сказал офицер. — А теперь говори как на духу. Заврешься — живьем в землю зароем. Жалобился ли на господина своего Лазарева?
Неужто ответ пришел? Слишком скоро…
— Нет, не жалобился.
— Врешь. Нам доподлинно известно, что ты отправил в Пермь доношение, в котором указывал на господина, укрывающего от казны угольные да серебряные богатства.
Либо посыльный отца Петра на крыльях долетел, либо продал…
— Кажи, господин, эту жалобу, коли она есть.
— Ты нужен хозяину, — выговорил Гиль. — То бы я тебе…
— Так, — перебил офицер, — уведите его и давайте… — Он вопросительно посмотрел на Гиля.
Гиль поднял список, назвал Ваську Спиридонова.
Моисея провели в подвал, втолкнули в темноту. Загремели засовы. Он ощупью прошел вдоль влажной стены, наткнулся на каменную плиту, сел. Ясно, кто-то их предал. Но сути ни Гиль, ни этот офицер не знают. Стало быть, не из своих… Моисей облегченно вздохнул и устроился на холодном камне.
Тем временем приказчик и двое стражников вели на допрос Ваську. Васька всю дорогу поносил Дрынова последними словами, но тот молчал, только по паскудному лицу его пробегали тени, да глаза стали совсем крохотными и колючими. Увидев Гиля и офицера, Васька с такой силой бухнулся на колени, что загудел пол.
— Писал доношение на хозяина? — без обиняков спросил офицер.
— Как не писать, писал.
— Молодец!
— Так я еще сотню напишу!
— Как так?
— Коли молодцом за то назвали…
Гиль скрипнул креслом, поманил Ваську пальцем, назвал его хорошим мужичком, сказал, что жаловаться на хозяина нельзя, потому что это большой грех и будут кандалы и маленький квадратик неба. Васька непонимающе моргал золотистыми ресницами, дергал свою окладистую огненную бородку. Офицер спросил ласково, в чем же Спиридонов обвинял хозяина.
— Да водкой перестал угощать.
— Об
— Истинный крест, об этом. Только мы ее не послали. И было нам видение: явилась богородица в светлых одеждах прямо к нам в казарму…
Офицер с досадою крякнул. Ваську уволокли.
Одного за другим вводили рудознатцев. Еким твердил офицеру, что знать ничего не знает и ведать ничего не ведает, Кондратий отмолчался, и о каменное спокойствие его разбились все уговоры и угрозы. Данила сказал, что от жалобы никому из них пользы не будет, их дело — искать богатства земные, а хозяину решать, добывать ли их или оставить втуне.
— Всех под замок, — устало сказал офицер.
Он неплохо знал крестьян и, ходили слухи, даже побывал в руках Пугачева. Он с первого взгляда отлично понял, что ни один из этих четверых даже на дыбе не предаст своих товарищей. Упорство холопьев злило, но Лазарев строго предупредил, что с ними не должно ничего случиться до особого на то распоряжения. Офицер все-таки решил продолжать допрос. Последним привели Тихона. Одуревший от табаку Гиль самолично подкатил к парню, подпрыгнул, за волосья пригнул его к полу.
— За что казнишь? — дурным голосом крикнул Тихон.
— Мосейка Югуоф сказал — ты писал доношение в Пермь на господина.
— Да я ж и грамоте-то не учен, чего он клеветал! — Тихон испуганно снизу глядел на управляющего.
— Мы знаем, кто водил перышком…
— У них один грамотей Данилка, — поддакнул обрадованный приказчик.
— Мы хотим тебе принести избу, коровку. Будешь пить молоко.
— Да не жалоба это была, не жалоба никакая! — прижав руки к груди, с жаром проговорил Тихон. — Просто описали, что уголь нашли и добывать его надо!
— Дурак, — сказал офицер.
Обмершего от испуга парня втолкнули в подвал.
— Слава богу, все в сборе. — Еким взял Тихона за плечи, подтащил к друзьям.
— Пропали мы. — Тихон опустил голову. — Моисей все про доношение рассказал Гилю…
— Вот тебе и на! — Моисей встревожился, от обиды выступили слезы. — Обмотнули тебя вокруг пальца, как дратву.
— Корову обещали.
— Дешево же мы стоим! — Васька размахнулся, но Моисей схватил его за руку.
— Заковать иуду в камни, — глухо сказал Кондратий.
— Ей-богу, затемнение нашло, — плакал Тихон. — Ну, казните, казните меня.
— С каждым может случиться, — жалостливо сказал Моисей. — Ты сам себя казни. А я в другой раз хочу напомнить: не будем верить друг в друга — сами сгинем, и все прахом пойдет.
— Пошло уж, коли дознались, — заметил Еким.
— Рано отпевать начал. — Моисей потер лоб, улыбнулся. — Доглядчик толком ничего не размыслил. А доношение наше уже в Перми, и все равно Лазарева об этом известят. Стало быть, куда ни кинь, одно выходит.