Господь хранит любящих
Шрифт:
— Я…
— Дай мне сказать. Еще вчера, когда ты позвонил во второй раз, я знала, что что-то произошло. Я поняла по твоему голосу. И все же я приехала.
— Зачем?
— Потому что хотела увидеть тебя еще раз.
— Что значит — увидеть еще раз? Это что еще за речи? Сибилла, у нас мало времени! Надо придумать, как ублажить Петру!
Она встала и подошла к своему чемодану, наклонилась и открыла замок. Крышка откинулась. Когда она выпрямилась снова, в ее правой руке
11
— Сибилла!
Я дернулся вперед, но револьвер заставил меня остановиться.
— Сядь, — сказала Сибилла, — и не перебивай меня. Я знаю, что должна сделать. И не дам сбить себя с толку.
— Сделать? Что должна сделать?
— Там, на горе, у меня было достаточно времени все обдумать, Пауль. Мы не можем бежать. Я убила человека. Другой по моей вине тоже лишился жизни.
— И это ты говоришь после всего, что наделала, чтобы не попасться?!
— Мне потребовалось много времени, чтобы понять. В принципе, это ты подтолкнул меня к этому решению.
— Я?
— Да, Пауль. Когда за завтраком ты сказал, что тебе безразлично, убийца я или нет. Тогда я поняла, что мне нельзя бежать. Я больше не хочу бежать. Ты знаешь… я верю в Бога!
— Я — нет!
— Тебе легче.
Револьвер поднялся и опустился снова. Я подумал, что страх и волнение совсем отняли у Сибиллы разум.
— Господь справедлив, Пауль. Его нельзя обмануть. Если сейчас я убегу с тобой, Он больше не будет нас защищать.
— Прекрати со своим Богом! Мы должны сами защитить себя!
— Он защищает нас, Пауль. Он хранит нас. Однажды ты тоже поверишь в него. Но я должна понести кару за все, что совершила.
— Чепуха! — заорал я. — Пустая болтовня! Проклятье, прекрати уже с этим!
— Я все обдумала, — продолжала она бесстрастно. — Если я пойду в полицию и сдамся, они приговорят меня к долгим годам тюрьмы, а когда выпустят, я буду уже старухой. Я потеряю тебя, Пауль. В тюрьму я не хочу.
— Кто говорит о тюрьме! Проклятье, Сибилла, оставь уже это!
— Из этого револьвера, — продолжила она, словно не слышала моих слов, — я застрелила Эмилио Тренти. Я и сама застрелюсь из него.
Сибилла молниеносно направила на меня блестящее дуло:
— Сиди спокойно. Не двигайся.
Она и вправду лишилась рассудка. Она уже дошла до того, что готова стрелять — и в меня тоже. У меня по спине побежали мурашки. Я оказался еще трусливее, чем думал. Я остался сидеть и не шевелился.
— Сибилла, Сибилла, пожалуйста… — Я сделал попытку уговорить ее. Если бы хоть вернулась Петра, подумал я. И
— Тогда Господь простит меня, и я тебя не потеряю…
— А я? Разве я тебя не потеряю?
Ее губы растянулись в безумной улыбке:
— Уйдем вместе, Пауль… Если ты уйдешь со мной, мы навсегда будем вместе… мы больше никогда не расстанемся…
— Мне тоже застрелиться? — Я подошел ближе. Мои ладони были влажными. Мне было страшно.
— Я дам тебе револьвер… Сначала ты застрелишь меня, потом себя… И мы обретем мир и покой… и больше никогда не расстанемся… И Бог будет любить нас снова…
— Давай, — сказал я, но слишком поспешно. Она отступила.
— Ты этого не сделаешь. Да, я знаю, ты этого не сделаешь. Ты просто хочешь взять револьвер.
Это было правдой.
— Сделаю. Дай. — Я протянул руку и сделал шаг вперед.
Она направила револьвер себе в грудь:
— Ты не сделаешь, Пауль, я знаю это. Об этом я тоже думала. А для меня нет другого выхода. Прощай, Пауль…
В следующее мгновение я прыгнул на нее. У меня голова кружилась от страха, но я прыгнул, и мы вместе повалились на пол. Мы перекатывались друг через друга.
— Нет! — кричала Сибилла. — Нет! Прошу тебя, Пауль, нет!
На меня глянуло дуло револьвера.
— Я же люблю тебя… — шептала она.
Это последнее, что я помню. В следующее мгновение раздался выстрел, и мне показалось, что гигантская рука подняла меня и швырнула в сторону. Вокруг все померкло, а я начал падать, все глубже и глубже, в черный бархатный колодец.
12
Выла сирена.
Я чувствовал, что лежу на чем-то узком и твердом, которое беспрестанно покачивается. Я открыл глаза. Человек в белом сидел возле меня и набирал шприц из какой-то ампулы. Я лежал в машине «скорой помощи», которая в бешеном темпе мчалась по улицам Вены. Красный свет с крыши машины, короткими вспышками через окошко, скользил по моему лицу.
— Где…
— Не разговаривать! — приказал человек в белом.
Вторые носилки были пусты.
— Сибилла, — прошептал я, — она…
— Не разговаривать, — сказал человек в белом и воткнул мне в руку иглу. Все потемнело, и я снова начал падать.
13
Это было девятнадцатого марта в двадцать часов сорок пять минут.
В двадцать часов пятьдесят три минуты в Общей больнице было поднято на ноги кардиоотделение, и меня прооперировали. Долгое время я был без сознания. Полицейских пустили только к вечеру двадцать первого марта.