Господь — Пастырь мой

Архимандрит Виктор

О. Виктор. Л. А. Успенский в своей книге «Богословие иконы Православной Церкви» верно заметил, что в иконоборческий период Церковь боролась за икону, а в смутное время — икона борется за Церковь.

О. Зинон. Обилие всевозможной информации в современном мире буквально захлестнуло человека. Оно вызвало безразличное, легкомысленное отношение к слову. Слову, как устному, так и печатному, теперь мало доверяют. Поэтому самым мощным, самым убедительным становится голос иконы. Сейчас многие образованные люди, не нашедшие Истины и Красоты на перепутьях этого мира, приходят в Церковь и ищут в ней ту Красоту, которую им не смог дать мир. Они очень тонко чувствуют всякую фальшь, всякое безобразие, уродство. Особенно художники и музыканты. Если они, придя в храм, видят в нем безобразные росписи, слышат вместо простого уставного уродливое концертное на дилетантском уровне пение — никто не убедит их в том, что христиане — это свидетели

Небесной Красоты. Многих может оттолкнуть недолжное поведение священника во время богослужения, его неопрятная одежда, неприличная его сану манера держаться, даже его нечищеная обувь. У нас во всем принято ориентироваться на бабушек: примут они или нет. Я уверен, что красота ни одну бабушку от храма не оттолкнет, а души колеблющиеся и хрупкие могут из-за нашего нерадения уйти из храма навсегда. Человек церковный, который уже смирился, ко всему привык, может, не обращая внимания ни на что, молиться. Но всякий должен молиться благодаря иконе, благодаря пению, а не вопреки им. Многие иконы и даже целые иконостасы написаны так, что мешают молитве, вместо того, чтобы ей содействовать.

В наше время, говоря о церковном возрождении, необходимо в первую очередь заботиться о том, чтобы Церковь постоянно являла миру ту Красоту, которой она обладает в полноте. В этом — миссия Церкви в мире сем. Повторяю: слову теперь мало кто доверяет, теперь безгласная проповедь может принести больше плодов. Образ жизни священнослужителя, каждого христианина, образ церковный, церковное пение, архитектура храма должны нести на себе печать Небесной Красоты.

О. Виктор. Нынешнее обмирщенное церковное сознание стремится расцерковить икону. Высказываются мысли, что народ икону древнего письма не понимает, потому нужно заменить ее иконой живописной. Но разве может живописный образ соответствовать учению Церкви, назидать? Скорее он вводит в заблуждение, как Вы об этом уже говорили на примере Новозаветной Троицы. Церковь всегда боролась, прежде всего, за подлинность своего искусства, за правду, и ныне она должна продолжать эту борьбу.

О. Зинон. Икона вне Церкви в подлинном смысле существовать не может. Она — составная часть богослужения, одна из форм проповеди Евангелия, свидетельство Церкви о Боговоплощении, так же как церковное пение, архитектура, обряд. Можно вполне понять людей, которые добросовестно признаются, что канонического письма икона им непонятна, но никак нельзя понять тех, которые отвергают икону по причине ее непонятности. Многие священнослужители убеждены, что каноническая икона простому народу трудна для восприятия и лучше ее заменить живописной иконой. Но я уверен, что для большинства не менее непонятны стихиры, ирмосы и сам богослужебный язык, уже не говоря о структуре богослужения, однако едва ли кому-то придет в голову мысль, применительно к духовной малообразованности современного народа, упростить все для того, чтобы сделать удобопонятным. Задача Церкви — возводить людей к высоте Боговедения, а не самой снисходить до невежества человеческого. Поэтому человек, отвергающий икону, тем самым ставит под сомнение правильность своего восприятия богослужения и, в частности, Евхаристии, из которой икона рождается.

О. Виктор. Вызывает тревогу распространяющееся стремление отвергать церковнославянский язык в богослужении и переходить на русский. Сторонники такой реформы считают, что миряне остаются духовно окраденными, не понимая богослужения на церковнославянском языке. Церковнославянский язык органичен для истинной духовной жизни, для православного богослужения, ибо в нем воплощен дух полноты божественной жизни, он не позволяет человеку смешиваться с жизнью мира сего. Когда началось обмирщение церковной жизни в России, возникло разрушение этой полноты, и человек хочет истины веры узнавать, по словам И. Киреевского, не молитвой, а «памятью». Но чтобы просвещались одновременно разум и сердце человека, нужно изучение церковнославянского языка. Переход на русский язык в богослужении приведет к еще большему обмирщению Церкви, но не углубит нашу Православную веру и наше церковное сознание.

О. Зинон. Мне кажется, что с переводом богослужения на русский язык оно нисколько понятнее не станет, а наоборот, очень много утратит, потому что станут понятными отдельные слова, но сам дух понятнее от этого не сделается. В этом легко убедиться, если взять русский перевод псалмов Давида: отдельные слова ясны, но пророческий смысл их более ясным не стал. Гораздо легче обучить церковный народ своему родному языку, чем переводить богослужебные книги на современный язык, тем более что это сопряжено с огромной работой, не говоря уже об ущербе, который будет причинен этим богослужению. В студенческие годы я часто замечал, что, когда с шумной улицы входишь в храм, и еще не уловил, что читают или поют, сам ритм, интонации, сама мелодия церковнославянского языка уже настраивает на молитву. Современный

разговорный язык очень засорен, он более пригоден для общения на бытовом уровне, но никак не для молитвы. В некоторых приходах Евангелие, Апостольские послания и даже псалмы читают по–русски.

О. Виктор. Да, я лично слышал за Литургией, как один архиерей заменил в благословении «любы Бога и Отца» на «любовь», а диакон в ектениях постоянно слово «живот» заменял словом «жизнь».

О. Зинон. Хотя это мелочи, но они как-то неприятно режут слух. Любой человек, пришедший к вере, очень быстро узнает смысл подобных слов и выражений, так что едва ли необходимо заменять их русскими. Когда предпринимался перевод Священного

Писания на русский язык, переводчики имели в виду только домашнее его употребление, что должно было помочь более осмысленному восприятию его во время богослужения. Когда я сознательно пришел в Церковь, это было в начале Великого Поста, церковнославянского языка я не знал совершенно. В настольном календаре тогда был напечатан Великий канон преподобного Андрея Критского с объяснением непонятных слов и выражений. Перед службой я тщательно просматривал каждую часть канона и в храме уже понимал, о чем идет речь. Православный христианин, хоть в малой мере ощутивший возвышеннейшую поэзию богослужения, будет бережно относиться к каждому его слову и даже букве. Запад пошел по пути модернизма, но это привело к печальным результатам. У любого народа, кроме обычного разговорного языка, есть язык богослужебный, на котором общаются только с Богом. Богослужебный язык всегда более возвышенный, чем разговорный. К примеру, почему древнегреческий и латынь стали мертвыми языками? На этих языках можно писать только стихи или философствовать. Общаться на бытовом уровне на них невозможно.

О. Виктор. И последнее. Говоря о возрождении церковной жизни, о литургическом возрождении, необходимо сказать о возрождении прихода. Одно дело — просветить духовно, а другое — научиться жить по–христиански, воцерковиться, опытно познать природу Церкви, единство во Христе, единство в вере, любви. Приход, община, братства, о возрождении которых ныне много говорят, пишут, если они крепки духовно — это духовные семьи, где люди должны воспитываться вместе и созревать духовно для вечной жизни. Но их сейчас в Православной Церкви мало.

О. Зинон. Община и приход — понятия нетождественные. Об этом очень полно можно узнать из книги о. Николая Афанасьева «Церковь Духа Святого». Собственно, Церковь — это и есть община, то есть местная Церковь, в которой обитает вся полнота Вселенской Церкви. Все беды начались тогда, когда община превратилась в приход. Только через возрождение общины можно по–настоящему решить и проблему нравственности, и многие социальные проблемы. В настоящее время появилась возможность восстановить в Церкви святоотеческую традицию в богословии таинств, вернуться к подлинным основам церковной жизни, но на примере вновь открытых монастырей и храмов убеждаешься в обратном: восстанавливаются те же синодальные формы церковной жизни, которые исторически себя не оправдали и привели к катастрофе 1917 года. Церковь опять пытаются вовлечь в социальную деятельность, христиане требуют свободы и прав, забывая, что они посланы Христом, как «овцы посреде волков», что они — самый бесправный, самый беззащитный народ в этом мире. Путь христианина — путь скорби, и только сеющии слезами радостию пожнут (Пс 125).

«Святость не имеет границ…»

Запись беседы с братьями и сестрами во время праздничной трапезы

В монастыре [16] я был недолго, около двух лет, и покинул его не по своей воле. Перед московской Олимпиадой в стране усилились гонения. Москву «чистили», волна докатилась и до Почаева, потому что там ожидался большой поток туристов. Мы все были там фиктивно прописаны, и в документах у нас были указаны такие профессии, как дворник или сторож, чтобы скрыться от КГБ, потому что с высшим образованием не принимали в монастыри. Нас обличали: «зачем вас учило государство, дармоеды?» и т. д.

16

Речь идет о Свято–Успенском Почаевском монастыре. — Прим. изд.

Я помню, меня попросили написать небольшую историю Почаевской лавры, дали отпуск и сказали: «Поезжай в Троице–Сергиеву лавру и напиши». За время моего отсутствия решилась моя судьба. Я приезжаю, работу эту выполнил, а мне говорят: «Тебя ищут». И была встреча с милицией — выписали. Причем, у меня была прописка подмосковная, а выписали «в никуда», по месту рождения. А я родился в Забайкалье. Я говорю: «Может быть, этой деревни уже не существует!» Помню, еще пошутил: «Вот один мой знакомый — он родился в Германии. Что ж, ему нужно было бы в Германию ехать?» Они говорят: «Вы с нами не шутите».