Господин двух царств

Тарр Джудит

– Вы могли бы освободиться сами.

– Мы пытались, – ответила она. Наступило молчание. Царь безостановочно ходил взад и вперед, как лев, на которого он был так похож. Внезапно он обернулся.

– Ты говоришь, что я был создан – что я предназначен – быть орудием в руках ваших богов?

Он понял.

– Ты не знал этого?

Он откинул голову, то ли сердясь, то ли смеясь.

– А я-то думал, что я орудие моих богов.

– Разве на самом деле они не одни и те же?

– О, – сказал он, – это слово оракула.

– Это лучше, чем слово волшебницы, –

ответила Мериамон.

Он смотрел на нее в упор не мигая. Она ответила таким же твердым взглядом. Александр заморгал и наклонил голову.

– Я думаю, если приказать тебе отправляться восвояси, ты все равно будешь следовать за мной.

– Ты правильно думаешь.

Уголок его рта дрогнул.

– Ну, тогда я не стану и пробовать. Как мне дали понять, ты неплохо устроена. Или ты хотела бы жить где-нибудь в другом месте?

– Нет, – ответила Мериамон, немало озадаченная смыслом этих слов. – Я могу разделить шатер с Таис.

– Хорошо. – Он казался довольным. – И Филиппос внес тебя в свои списки, я вчера проверил. Теперь тебе нужен только надлежащий охранник.

– Он у меня есть, – ответила Мериамон. Александр бросил быстрый взгляд на ее тень и поспешил отвести глаза.

– Уверен, что он… оно… хорошо справляется со своими обязанностями. Я имел в виду кого-нибудь немного более обыкновенного. Как там дела у Николаоса?

Мериамон смутилась. Она надеялась, что это просто уловка.

– С ним все в порядке. Завтра он сможет встать. Я немного преувеличивала насчет его плохих дел, – созналась она. – Надо было удержать его от того, чтобы вскочить и снова бежать на передовую.

– С Нико, – ответил Александр, – именно так и надо. – Он помолчал и наклонил голову, что-то обдумывая. – Хорошо. Драться он пока не может, но для легкой службы годится. Я распоряжусь, чтобы его приставили к тебе.

Мериамон сообразила, что сидит, раскрыв рот. Она быстренько закрыла его.

– Ему это не понравится. Александр засмеялся.

– Знаю. Но ему это пойдет на пользу. Он очень избалован, поэтому пора ему научиться делать то, чего делать ему не хочется.

– Мне бы не хотелось быть средством наказания.

– Ты и не будешь им, – возразил Александр, – если он сам не будет так думать. Я почти жалею, что я царь. Я бы сам хотел сыграть роль твоего стража.

Она уставилась на него. Он улыбался ей так, как будто она была не только голосом, но и как будто нравилась ему.

Когда она принимала на себя свой долг, ей не приходило в голову, что он будет считать ее своим другом. Что она, которая была ничем и никем в глазах богов, будет рада этому, что она сама будет думать о нем с теплотой.

Однако ее язык подчинялся ей. Мериамон отвечала спокойно. Ей даже почти удалось подавить улыбку, которая поднималась из самых глубин ее души.

– Это было бы интересно: царь Македонии, разжалованный до должности служанки.

Александр ухмыльнулся, ни капли не смутившись.

– Ну и что? Занимался же этим Геракл, а я его потомок. – Его улыбка превратилась в гримасу. – А теперь я пойду царствовать,

пока мое царство не ушло от меня. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь. Моему брату будет приятно, – добавил он, взглянув на Арридая.

– О да! – воскликнул Арридай. – Пожалуйста, Мери, оставайся со мной! Попроси своего бога снова показаться.

– Это как он захочет, – ответила Мериамон. Александр улыбнулся им обоим, гордо, как сваха, которой удалось устроить хорошую партию.

– Ну хорошо, я вас оставляю.

Умный человек. Он дал ей время восстановить силы, и брат его тоже оказался занят делом. Перитас наконец ушел вместе с хозяином, к огромному облегчению Сехмет. Она презрительно фыркнула ему вслед и тут же погрузилась в сон.

Николаос был явно не в восторге. Он выражал свое неудовольствие долго и громко и даже не заметил, что чувствует себя гораздо лучше. У него был только один тяжелый день и скверная ночь, а потом, почти без всякого перехода, как это иногда случается, его тело решило выздоравливать. Он был еще слаб и не годился для боя, пока рука его была перевязана, но он явно шел на поправку. Он мог ходить, с туго перебинтованными ребрами и рукой на перевязи. Судя по искусанным губам, ему было еще больно, но он не говорил об этом. Не только боль, но и вынужденное безделье доводили его до бешенства.

До тех пор, пока ему не сообщили о его новых обязанностях. Эту новость сообщил ему сам начальник. «Царь приказал», – сказал он. На это Нико возразить было нечего.

Как только начальник ушел, Нико взвыл. Сам Филиппос вытолкал его из лазарета, проревев хриплым голосом старого вояки: «Вон! Вон!!! Моим больным от тебя делается еще хуже! Скройся с глаз моих!»

Что Нико с радостью и сделал. Мериамон ему не мешала. Он скоро сам остановился, потому что раны его еще давали о себе знать.

Когда она вернулась к вечеру в свой шатер, он сидел у входа. Губы его были бледны, но держался он крепко. Нико был при всем вооружении, кроме кирасы, которая лежала рядом вместе со щитом и сумкой. Сехмет терлась об его ногу, как будто успокаивая.

– Думай обо всем этом так, – сказала Мериамон. – Ты приставлен не ко мне, а к кошке.

Он взглянул сердито из-под нахмуренных бровей.

– Это ты его подговорила?

– Кого? Царя? – Она была готова избить его, или Александра, или их обоих. – О боги, конечно, нет! Неужели ты думаешь, я стала бы просить, чтобы именно тебя приставили ко мне?

Это его остановило. Он вскочил, разъяренный, и охнул: он еще не был готов к таким резким движениям.

– Мне это доставляет удовольствие не больше, чем тебе, – сказала Мериамон. – Честное слово.

– Как ты могла… как ты осмелилась… ты…

– Послушай, что ты с собой делаешь! Достаточно тебе снова повредить ребро, и ты прямиком отправишься обратно в лазарет. Филиппос, я думаю, отнюдь не обрадуется.

Нико заскрипел зубами. Он был так разъярен, что Мериамон на мгновение испугалась, что он тут же последует ее совету.