Господин двух царств
Шрифт:
Мериамон села, откинув волосы с лица. Было холодно. Дрожа, она выбралась из-под теплых одеял. Было еще очень рано, но ей не хотелось ждать, когда можно будет умыться. Она натянула штаны и рубашку, дыша на холодные пальцы, чтобы согреть их, плотно завернулась в свой плащ.
Солнце еще не взошло. Те, кому пришлось в этот час быть на ногах, двигались торопливо, поеживаясь от холода. Другие спали, сберегая последние минуты теплого сумрака, прежде чем трубы поднимут их навстречу новому дню.
У выхода из шатра Мериамон остановилась.
Тень вернулась на место. Клыки шакала сверкали, зеленовато-желтые глаза смеялись. Она была полна сил, подкрепившись бегом и охотой. Тень коснулась ее спины теплыми пальцами, и Мериамон улыбнулась через плечо.
Позади что-то зашевелилось. Мериамон остановилась, а тень обнажила клыки. Мериамон успокоила ее, хотя сердце от неожиданности сильно забилось.
Глаза у Нико были огромные, голос хриплый:
– Что… что это?
Мериамон с трудом удержалась от смеха. Он выглядел, как полуоперившийся птенец: руки, ноги, глазищи и детский ужас, волосы дыбом, одеяло отброшено. Он дрожал от холода, но и не подумал укрыться. Мериамон укрыла его. Он удивился и засмущался. Она подоткнула края одеяла, осторожно, чтобы не задеть раненую руку.
– Ну вот, теперь ты не замерзнешь.
Зубы его лязгнули.
– Во имя Гадеса, что это?
– Что именно? – спросила она.
Ее глаза словно призывали его прижать ее к себе. Казалось, он так и сделает, но он оказался сильнее. Или скромнее.
– Я иду прогуляться, – сказала она. – Тебе нет нужды идти со мной. Все будет в порядке.
Вместо ответа он встал, взял свое копье и замер в ожидании. Он не заходил в ее тень. Умница. Мериамон не нуждалась в его защите, но его присутствие не было ей неприятно. Ее тень, так же как и Сехмет, нашла его очаровательным. Большой, с рыжей гривой, как молодой лев, с чудесными светлыми глазами и твердыми чертами лица. Когда он не дулся, он не казался таким больным; несмотря на руку в лубках, в его движениях была своеобразная грация.
В уборной, к счастью, никого не было. Нико сделал свое дело в сторону. Когда она была готова, он уже ждал, без всякого выражения на лице. «Лучше, чем нытье, – подумала она. – Интересно, болит ли у него голова. На вид непохоже, но ведь все македонцы пили, как губки».
– Я слышала, как ты поешь, – сказала она. – Вчера ночью.
Он ничего не ответил.
– У тебя очень хороший голос.
Опять никакого ответа. Она покосилась на него. Он положил копье на плечо и шел немного позади, внимательно глядя по сторонам, пока они огибали лагерь: он охранял ее.
Буря поднялась было в нем и затихла. Он просто исполнял свои обязанности.
– Когда-нибудь
– Если моя госпожа пожелает, – ответил он. Голос его, как и лицо, не выражал ничего. Мериамон поджала губы и больше с ним не заговаривала.
Если бы Мериамон сама не видела, как быстро армия Александра разбирает лагерь, она никогда бы в это не поверила. Каждый знал свое место и свою задачу. Если возникало замешательство, убегал конь или собака срывалась с привязи, суетились только те, чьих обязанностей это касалось, и все улаживалось очень быстро.
За работой македонцы смеялись, шутили и пели, а некоторые даже танцевали. В разгаре дня вся армия уже построилась в ряды и двинулась в путь, в середине шел длинный обоз с трофеями, кони, мулы и лохматые персидские верблюды, громоздкие фургоны с женщинами. Лазарет тоже быстро превратился в длинный караван мулов, с единственной легкой повозкой для тяжелораненых. Мериамон шла за этой повозкой. Нико, конечно, нет.
Он попытался сам нести все свои доспехи и оружие, как делали все его товарищи, даже кавалеристы, которые берегли коней для битвы и шли пешком, как обычные солдаты. Мериамон не стала возражать, но командир Нико был не дурак. Он быстро отправил его восвояси.
– Я сам могу нести свои вещи, – ворчал Нико, достаточно громко, чтобы его слышали все вокруг. – Ведь у меня же две руки, разве нет?
– Не в данный момент, – сказала Мериамон и добавила, когда он удивленно уставился на нее: – Что тебе за охота изображать вьючную лошадь, просто хочешь доказать, что можешь делать это? Может быть, лучше поберечь руку, чтобы нормально пользоваться ею, когда срастутся кости?
– Разве она будет нормально действовать?
В его словах прозвучала такая искренняя горечь, что Мериамон остановилась.
– Что заставляет тебя так думать?
Он прикусил губу.
– Ладно, идем. Вы все так хорошо меня утешаете, но, по-вашему, я дурак? Я знаю, что мне повезло, что хоть что-то будет болтаться на плече, ведь я же мог совсем потерять руку. Разве не так?
– Так, если ты не побережешь руку, – сказала Мериамон.
– Зачем? Чтобы она висела неподвижно, и людям было на что посмотреть?
Мериамон закрыла глаза. Он всерьез переживал и по-настоящему боялся, и сердце ее сжалось. Нико сердито сплюнул.
– Не волнуйся. Я заткнусь и буду изображать инвалида.
– У тебя это получается очень плохо, – сказала она резче, чем собиралась.
– Хорошо получается, – ответил Нико.
Колонна сделала привал в долине и теперь спускалась с холмов тем же путем, по какому пришла Мериамон: на юг, оставляя море справа. Персов прогнали далеко. Разведчики доносили, что они бежали в глубь страны, на север и на восток, направляясь в Каппадокию. Царь не удостаивал их своим преследованием. Сейчас он присматривался к морю и городам на побережье.