Господин К. на воле
Шрифт:
Интересно, заключенные подозревали, что вместо прежних двоих охранников теперь за этажом надзирает кто-то другой, кто-то, кто не так давно сам был арестантом? Козеф Й. принялся считать свои шаги. От одного края коридора до другого он насчитал ровно 123 шага. На уровне 97-го шага находилась камера под номером 50. Каждый раз, проходя мимо нее, Козеф Й. не мог удержаться и приостанавливался.
«Интересно, этот слышит меня?» — спрашивал себя Козеф Й.
«Интересно, он боится меня, когда я останавливаюсь у него под дверью?» —
Ему начинала нравиться эта игра в шаги, и через некоторое время он стал стараться, чтобы стук шагов по цементным плитам звучал тверже, сильнее.
«Как они все притихли», — сказал себе Козеф Й.
В какой-то момент он остановился у камеры под номером 50 и простоял неподвижно минут пять.
«Интересно, он знает, что я здесь?» — спросил себя Козеф Й.
Нельзя было не знать этому человеку, что у его камеры, неподвижно и уже не одну минуту, кто-то стоит. Козеф Й. представил себе заключенного, который в страхе съежился на краешке койки и ждет, силясь понять, зачем шаги остановились у его камеры. Именно у его камеры! Интересно, он боялся наружного человека? Боялся, бесспорно. Он боялся его, Козефа Й., как боятся неизвестности, от которой не знаешь, чего ждать. Может быть, душа у него ушла в пятки. Может быть, он спрятал лицо в ладони и ждал чего-то очень плохого. Может быть, загривок дрожал у него от напряжения.
Козеф Й. вдруг рывком поднял ставню на окошечке — посмотреть, так ли обстоят дела.
Козеф Й. не ошибся. Человек внутри сидел, скорчась на краешке койки, слегка наклонясь вперед.
«Вроде его рвет», — промелькнуло в голове у Козефа Й.
Человек был форменным образом перепуган. Он обхватил голову руками и дрожал всем телом. На миг он повернул голову, и их взгляды встретились. Лицо человека было искажено страхом, оно приобрело синеватый оттенок и все его складки чудовищно углубились.
«Это сделал я», — подумал Козеф Й. Он не знал, что тут уместно — гордость или отчаянный стыд за то, что он вызвал, всего лишь игрой в шаги, такой страх на лице человека.
«Я могу это сделать со всеми», — подумал Козеф Й.
Да, он мог останавливаться перед каждой камерой, стоять по минутке-другой, ровно столько, чтобы вогнать в мучительную панику тех, кто сидел внутри. Он мог бы, а те, что внутри, никогда не догадались бы, что это — только игра.
«Так они делали и мне», — думал Козеф Й.
«Так и они играли», — думал Козеф Й.
«Скотство», — заключил он, закрывая ставню и отступая к тому краю коридора, где был лифт, чтобы посмотреть в окно.
Двор по-прежнему был пуст. Тишина все так же плутала над тюрьмой. Франц Хосс с Фабиусом, похоже, не спешили вернуться. Со стороны камер нарастал какой-то гомон, как будто каждый из арестантов бубнил что-то себе под нос, а все голоса сливались в одну звучную
«Они проголодались», — сказал себе Козеф Й.
Но он ничего не мог с этим поделать. Практически он был так же беспомощен, как они. Поставленный тут в караул, надзирать за ними, он был такой же узник, как и они. И, само собой, такой же голодный.
«Они хотят есть, а сами бездействуют!» — пронзило мозг Козефа Й.
«А как тут действовать?» — спросил себя он же.
«Поднять шум, стучать, кричать!» — ответил кто-то в нем, да с таким напором, что Козеф Й. невольно вздрогнул и обернулся.
Не хватало только этого — скандала, и чтобы он оказался в нем замешан. Что скажет Франц Хосс, что скажет Фабиус, что скажут все? Ведь они оказали ему такое доверие…
Тревожный гомон за дверьми рос с минуты на минуту. Козефу Й. мерещилось, что он различает мысли запертых там людей, что их мозги испускают нечто вроде гуда электрических проводов или рык почти животного свойства, и чем дальше, тем больше этот рык вгонял его в страх. Камеры распирало от натуги. Скопление тревоги и нервозности перехлестывало в коридор, наводняло все здание. Козеф Й. уже не чувствовал себя здесь в безопасности. Он опасался, что с минуты на минуту двери взорвутся, сорвутся с петель, и голодные люди вывалят наружу.
«Страсти какие», — думал Козеф Й.
Вот уж наверняка это одичавшее стадо растопчет его без всякой жалости.
Он очнулся, снова шагая между двумя рядами камер и проверяя на них замки. Он несколько успокоился. Впал в летаргию ожидания. Ему не хватало духу поразмыслить о том, что с ним произошло.
13
Подошло обеденное время, когда телефон на столике Фабиуса зажужжал сладко, как пчелка.
— Алло! Алло! — закричал от счастья Козеф Й., думая, что ему звонят Франц Хосс или Фабиус.
Однако кто-то с кухни объявил ему, что надо забрать обед для третьего этажа.
У Козефа Й. ощутимо задрожала рука, в которой он держал трубку. Он не сразу попал ею на рычаг. Тревога в душе снова пошла по нарастающей. Но и тянуть время он не осмеливался. Голос был не на шутку категоричный. Обед все-таки, дело весьма и весьма серьезное.
Он нажал кнопку лифта, и, к его изумлению, лифт подкатил. Он спустился вниз и впрягся в старенькую тележку, на которой каждый день развозили еду с кухни по камерам.
Получив порции для третьего этажа, он погрузил их на тележку и повез на третий этаж. Прошел вдоль всего коридора и открыл все ставенки на окошечках. Выдал каждому человеку его порцию. Никому не посмотрел в глаза. Сам тоже поел, севши в конце коридора, точно такую же порцию, что и все. Подождал, пока народ кончил есть, и собрал все подносы. Погрузил их на тележку. Опустил ставенки и отвез подносы обратно на кухню. Никто не сказал ему ни единого слова. Никто не удивился, увидев, что он, Козеф Й., раздает еду вместо охранника.