Господин Малоссен
Шрифт:
Он был еще весь зажат, как будто его и не развязывали.
Тогда я сказал:
– Спокойно, все кончено. Расслабьтесь. Это была шутка. Как вас зовут?
– Клеман.
– Клеман – и всё? А фамилия?
– Клеман Клеман.
Скорее всего, это была правда. У него и в самом деле была физиономия папенькиного сынка, чей родитель в чрезмерной гордости за своего отпрыска, пошел на тавтологию, лишь бы присвоить его себе целиком.
– Зачем вы снимали моего брата?
– Потому что он перевернул мою жизнь.
И вот он, до сих пор молчавший как рыба и дрожавший от страха, пускается вдруг в пространный монолог, тарабаня скороговоркой, как он увидел Малыша, скатившегося по лестнице в чем мать родила, и как
На мгновение он остановился – перевести дух.
Бац! Хадуш ему под нос бутылку того, что покрепче.
– На, глотни немного, эти автобиографии, от них всегда в горле пересыхает.
Тот хлопнул залпом полбутылки и бровью не повел. Утерся тыльной стороной ладони и сказал:
– Ай! Хорошо.
– Где вы живете?
Он улыбнулся, в первый раз.
– С сегодняшнего утра – нигде.
Симон по-отечески покачал головой:
– Кино, кино… все это, конечно, замечательно, но на что ты будешь жить?
– Да, – подхватил Мосси, – выпивка тоже денег стоит!
И Хадуш туда же:
– Знаешь, сколько их мыкается без дела, в этом вашем кино?
За что я их люблю, моих друзей, так это за их умение заставить вас помечтать. Сначала всегда одно и то же: запугать человека до смерти, как полагается, только и ждешь, что они сейчас вытащат паяльник, а они вдруг устраивают семейный совет: «Вам, мой мальчик, стоило бы серьезно задуматься о своем будущем в этой профессии, уж поверьте нашему опыту, жизнь можно строить, только хорошенько все продумав заранее…»
К тому же аргументы у них убедительные. Судейское Семя задумчиво нахмурился:
– Не знаю. Может быть, вы подыщете мне что-нибудь на первое время?
Ну вот!
Ну вот!
Ну вот, племя Малоссенов еще с одним ребенком на руках! За что им моя моментальная и отчаянная благодарность:
– Вы что, не могли оставить его в покое? Пусть бы себе снял, что ему хочется, и убрался восвояси? Вы думаете, мне своих мало? Еще один лишний рот кормить? Или в нашей каморке вдруг стало слишком просторно? Так? Почему бы еще одного не подкинуть? Не считая Жюли, которая, может, нам еще тройню принесет!
Меня прорвало. Припустил вслед за Клеманом: прямо по колее его монолога. Тирада на целую главу, если бы Хадуш, как заведено, не прервал меня, вручив мне бутылку, со словами:
– Есть выход.
Потом добавил:
– Симон, иди за Шестьсу.
И, обращаясь ко мне:
– Шестьсу один уже не справляется. И нам не всегда удается ему подсобить. Ему нужен помощник.
Я подумал, что Судейское Семя загнется от страха при виде того, как слесарь огромной глыбой вваливается к нам в подвал. Скачок назад, в недавнее прошлое.
Опять пришлось приводить молокососа в чувство и заново распределять роли. Шестьсу приступил со своим дежурным вопросом:
– В столярном деле рубишь?
Судейское Семя беспомощно посмотрел на нас, но мы тоже ничем не могли ему помочь.
– Так, ладно. А в слесарном сечешь?
Грустное зрелище: смятение в глазах ребенка, которого с самого рождения готовили к устному экзамену в высшую административную школу!
– Отлично. В столярном деле – ноль, слесарь тоже никакой. Идем дальше. В электричестве разбираешься?
Как ни крути, а поле нашей неосведомленности всегда будет поражать своей необъятностью.
– Прекрасно…
Шестьсу взял у меня из рук бутылку и сказал:
– Я его беру.
И так как он уже собрался наверх продолжить свою партию
– А где он будет спать?
Шестьсу бросил, не оборачиваясь:
– В «Зебре». Подходящее место для бездомного оператора-любителя.
Черт возьми, Судейское Семя, бомжующее в одном из пустых помещений Бельвиля, в этом что-то есть! А если прибавить, что само это помещение – последний кинотеатр в квартале, то лучшего райского гнездышка Клеману, сыну Клемана, не найти.
7
Все, что я тебе тут рассказываю, это часы твоей предыстории. Составные части твоего личного дела, так сказать. Только бы в день ее доставки эта небольшая бандероль была должным образом оплачена! Кое-кто скажет, что я не должен говорить с тобой об этом, что ты еще слишком мал для распределения ролей, это дело старших… но, если верить доктору Френкелю, твоему персональному аисту, вопрос возраста один из наисложнейших:
– Знаете ли вы, что с генетической точки зрения наши дети рождаются, будучи уже старше нас?.. Возраст всего биологического вида, да плюс еще наш собственный… генетически выходит, они старше нас…
Потом Френкель прибавил:
– Я всегда придерживался мнения, что в приложении к журналу «Монд» следовало бы публиковать ко всему прочему и возраст новорожденных.
В этом я с ним согласен; только представьте: «Супруги Бустаментало рады объявить о рождении их сына Базиля 3 797 832 лет от роду…»
Итак, Судейское Семя был принят Шестьсу Белым Снегом и спал теперь в чреве зебры.
У Шестьсу он делал точно такую же работу, что и у судебного исполнителя Ла-Эрса. Что весьма удивило молодого человека. Те же визиты, к тем же бельвильцам. Та же оценка мебели и прочего имущества. Затем вынос вещей. Только арестам на имущество, производимым Шестьсу, никто не противился. Никаких пререканий с хозяевами: Шестьсу опустошал Бельвиль совершенно беспрепятственно. Этот Бельвиль был согласен. И даже признателен. Шестьсу выносит телевизор старого Абиба: «Кофейку, Шестьсу, родной? Нравится мой кофе?» Или тащит холодильник Селима Сайеба: «Мама приготовила тебе чай, Шестьсу, на травах, как ты любишь». Шестьсу опустошал квартиры, как стручки от горошин, между тем каждый торопился пригласить его на завтра к обеду. Ему даже помогали: «Подожди, Шестьсу, Моктар сейчас поможет тебе вынести плиту. Моктар, иди, помоги Шестьсу с плитой!» Да, точно та же работа, что и с Ла-Эрсом. Только вот работать было гораздо приятнее. Происходило это ночью. Каждую ночь, ниспосланную аллахом, Шестьсу обносил Бельвиль подчистую. Но вместо плевков, которыми его встречали в дневное время, ночью его ждал радушный прием: «Салам алейкум, брат Шестьсу», на что Шестьсу отвечал по-простому: «Алейкум салам, Идрис упаковал посуду?», и Судейское Семя спускался вниз, балансируя со стопками глиняных мисок. Так Судейское Семя и таскался по этим бесконечным, во всем похожим друг на друга этажам, что придавало его икрам балетную стройность, его речи – арабский колорит, а характеру – невозмутимое спокойствие дромадера. «Что-то помощник у тебя больно тощ, Шестьсу, но выносливый. Он что же, вообще не спит?» А Клеман жил сном, который не давал ему уснуть: они спускали новые холодильники в грузовик Шестьсу и возвращались с каркасами от старых, меняли ладные кровати на колченогие лежанки, вместо новеньких сервизов приносили побитый фаянс… философия коммерции, доведенная до совершенства: выгоду из всего! Ранним утром они сгружали все это бельвильское добро в кулисы «Зебры». Все сияло новизной, как в пещере Али-Бабы. Судейское Семя падал без сил на свой матрас. Сюзанна О’Голубые Глаза укрывала его. Он погружался в забытье, мечтая о звездах. Зебра охраняла сон дромадера.