Господин Малоссен
Шрифт:
– Запоминай хорошенько, мой маленький Тома. Мужчина должен быть щитом для женщины.
Постель-Вагнер мягко переключил на вторую.
Во второй раз просвистела рукоятка револьвера. Три жестких удара разнесли радиоустановку скорой помощи.
– Нечего детям радио слушать: войны, убийства, дикая музыка, скандалы всякие… очень, очень вредно.
Первый перекресток был через пятьдесят метров. Постель-Вагнер спросил:
– Куда мне: направо, налево, прямо?
Племянница усмехнулась.
– У вас
Потом спросила:
– Ты любил радио, Тома? Нет? Тебе больше нравился телевизор?
Постель-Вагнер отметил прошедшее время глаголов. Что-то замкнуло у него в мозгу. Ребенок не ответил. Постель-Вагнер ехал все так же на второй. Он вел плавно, без малейших толчков.
– Вы никогда не превышаете тридцати в час, доктор?
Племянница бросила взгляд через плечо. Она звонко, по-мальчишески, рассмеялась.
– Чтобы нас легче было вести?
Но зеркало заднего вида отражало пустую авеню Ледрю-Роллен.
– Это же не похоронная процессия, в конце концов! Поднажмите!
Постель-Вагнер легко нажал на газ.
– Неплохо придумано с халатом, да? Представьте себе, дед Тома был парикмахером. Но потом он умер.
Постель-Вагнер опять сбавил скорость, как будто внимательно прислушиваясь к тому, что говорилось.
– И его Тома, должно быть, не слишком любил, – продолжала племянница.
– Вы никогда не молчите? – спросил Постель-Вагнер в тоне обычного разговора.
Племянница, умолкнув, задумалась над этим вопросом. Она красноречиво приложила в раздумье палец к губам.
– Нет, – ответила она наконец. – И знаете почему?
– Почему? – спросил Постель-Вагнер.
– Потому что в тот день, когда я замолчу, я не скажу больше ни слова.
«Скорая» плелась почти шагом.
– А когда женщина до такой степени молчалива, это уже конец света.
Она придвинулась и сказала прямо в ухо Постель-Вагнеру:
– Кстати, о конце, если вы и дальше будете со мной дурака валять, доктор, ваш – не за горами. Поворачивайте направо, улица Шарантон, и в последний раз повторяю: быстрее.
Постель-Вагнер повернул за угол на той же скорости.
– Газу! – заорала вдруг племянница, воткнув дуло револьвера под челюсть врачу.
Правая нога Постель-Вагнера надавила на педаль, и «скорая» рванула вперед. Вцепившись в спинку сиденья, племянница удержалась. Но тут послышался стук. Это задняя дверца открылась от удара носилок, которые снялись с якоря.
Тело Шестьсу выскочило в ночь.
– Черт!
Скорая с визгом затормозила.
Выпучив глаза, обернувшись на открытую заднюю дверцу, племянница и доктор смотрели, как сноп искр вырвался из-под скрежещущих об асфальт носилок.
– Вот это да!
Племянница обернулась, впившись в доктора расширенными зрачками.
– Вы это специально сделали?
– Это
– Точно, – сказала племянница. – Задний ход. Быстро!
Врач повиновался. Распахнутая настежь откидная дверца приближалась к носилкам, как разинутая пасть кашалота.
– Стоп!
Они были в нескольких метрах от тела.
– Выходите. Обойдите сзади и втащите эти носилки.
– Он весит девяноста два килограмма, – заметил Постель-Вагнер.
Взгляд племянницы скользнул по пустынной улице. Немного поколебавшись, она сдержалась.
– Нет уж, доктор, я шагу не сделаю из этой машины. Выходите, подтащите носилки досюда. Я останусь внутри и помогу вам втянуть дядю на место. Это единственное, что я могу для вас сделать, ну или убить вас…
Судебный медик открыл боковую дверцу, обошел машину сзади и взялся за ручки носилок. Пока Постель-Вагнер, пятясь, тащил носилки, согнувшись под тяжестью Шестьсу, племянница повернулась к Тома и его бабушке:
– Вот видите, – сказала она, приветливо улыбаясь, – он хотел оставить вас одних, но я вас не бросила.
Когда она вновь обернулась, спина врача уже вписалась в квадрат открытой дверцы.
– Браво! – вскричала племянница. – С виду не крепкий, а ведь дотащили! Теперь слушайте меня внимательно.
Пауза.
– Вы меня слушаете?
Постель-Вагнер сделал знак, что слушает.
– Вы встанете на колени и поднимете носилки как можно выше. Я возьмусь за ручки, а вы обойдете и поднимете с другой стороны. Договорились?
Опять кивок.
– Оружие у меня в кармане, доктор. Одно неверное движение – я бросаю моего дядюшку, и вы – покойник. Идет?
– Еще как, – одними губами ответил врач.
– Прекрасно. Так, осторожно; на три счета: сгибаем колени, вытягиваем руки. Раз… два… три!
Согнули, вытянули. Ручки носилок перешли от Постель-Вагнера к племяннице.
– Хорошо. Теперь идите поднимите сзади. Скорее!
Судебный медик взялся за две другие ручки, и племянница потащила носилки на себя, отступая маленькими шажками. Она продвигалась, согнувшись от тяжести под низким потолком машины.
– Колеса сломались! Больше не катится!
Толкнули, потянули, и носилки вернулись наконец на свое место.
– Ну вот, – выдохнула племянница.
– Ну вот, – выдохнул Постель-Вагнер.
Подняв голову, племянница не без удивления заметила на лице доктора улыбку разделенного усилия. Прямая откровенно-заговорщическая улыбка!
Она поняла весь смысл этой улыбки, когда, распрямившись, почувствовала на своем затылке холодное дуло.
– Ну вот, – отозвался эхом третий голос.
В ту же секунду чья-то рука скользнула в карман белого халата и освободила ее от тяжелого револьвера.