Господин штабс-капитан
Шрифт:
То истерзанное и еще кровоточащее, но с каждой минутой все слабее и слабее, тело сестры милосердия принадлежало совсем еще недавно Маше. Ее некогда заботливые руки были раскинуты в разные стороны. Белый фартук, завязанный на спине, стал местами ярко красным, а там где кровь смешалась с черной землей, он окрасился в цвет бордо. Ее волосы разметались по земле и словно черви ползли под камушки и куски вырванного взрывом дерна. Я подполз к ней и перевернул на спину. Голова безжизненно повисла на моей плохо слушавшейся руке, выпятив вперед острый подбородок. Я перехватил голову так, чтобы ей было удобно. Ее лицо не выражало никаких чувств. Я не прочел на нем ни боли, ни
– Маша… - прошептал я, не знаю почему.
Она молчала, и ни один мускул не дрогнул на ее лице. Темные волосы струились вниз, очерчивая красоту мертвой скульптуры.
– Машенька! – закричал я в отчаянии. – Маша!
В каком-то необъяснимом порыве и разорвал на ней пальто, расстегнул пуговицы на платье и приложил ухо к сердцу. Оно не билось, но тело еще не остыло, и его теплота согрело мое ухо. Положив ее голову себе на колени, я гладил ее по волосам, вытаскивая из них запутавшиеся травинки и кусочки мокрой земли. Обведя взглядом изрытое взрывом поле, я увидел десятки таких же мертвых тел. Маша была не одна. Мне трудно судить, сколько я просидел. Быстро стемнело. Одиночество, какое-то глубокое и бездонное охватило меня. Только звезды на черном небе, подмигивая, составляли мне компанию.
– Прощай, милая… - шептал я.
Потом я аккуратно положил голову Маши на землю, подложив под нее медицинскую сумку. Достал из ножен шашку и стал ею рыть сырую землю немного поодаль от тела. Но у меня выходило очень медленно. Дерн не поддавался, и в почве попадалось много больших камней. Зацепившись за один из них, под давлением моего тела, клинок сломался, оставив конец глубоко в земле под камнем, так и не оказав мне последней услуги. Я отшвырнул шашку в сторону. Все было против меня, даже родная шашка предпочла сломаться.
Я встал и добрел до ближайшей воронки. Осмотрев ее, я понял, что она соответствовала росту Маши. Вернувшись к телу, я правой рукой обхватил его и, волоча ноги по земле, отнес в выбранную воронку. Удобно устроив ее тело на дне воронки, я стал одной рукой засыпать могилу. У меня долго не получалось насыпать землю на лицо. Мне казалось, что тогда Маша не сможет дышать. В конце концов, я положил на лицо нижнюю часть фартука и засыпал его.
Отчего-то земли на могильный холмик не хватило и мне пришлось сходить за обломком шашки. Им я наковырял еще земли и насыпал сверху на могилу. Закончив похороны, я воткнул обломок шашки в ногах могилы.
Только под утро мы расстались с Машей окончательно. Чуть забрезжил на востоке рассвет, я встал и, вспоминая карту, поплелся по направлению к близлежащему селу. Через час солнце взошло над землей. В ближайшем ручье, который протекал недалеко, я помыл руки и кое-как отчистил шинель и сапоги. Я решил пробираться к своим. Но положение мое было таким, что я не знал, куда мне идти. Найдя на поле большинство своей роты, я не мог сделать определенного вывода, что с ней стало. В последний раз я окинул взором поле, изрытое воронками, словно кротами, не погребенные трупы своих товарищей, могилу Маши. Прощайте! Мы еще увидимся! Я вернусь к вам. И побрел прочь от того страшного места.
Я крался вдоль шоссе, обсаженному высокими липами, ища какое-нибудь село. Примерно за версту я его обнаружил и стал подходить к нему со всеми предосторожностями. Никто не встретился мне на пути. Село словно вымерло.
На окраине стоял большой дом, огороженный невысоким забором, калитка была не заперта. Я прошел по узкой дорожке через сад и вошел в дом, чтобы расспросить живущих там об австрийцах
Мой путь пересекла небольшая речушка, через нее был перекинут мостик. Я, было, направился к нему, но вновь заметил небольшой отряд противника, тоже идущий к этому мостику. Что-то много мне стало попадаться вражеских разъездов. Не значит ли это, что в ходе недавних боев наши части были отброшены далеко назад, и я оказался в глубоком тылу врага? Логически рассуждая, я неизменно приходил к такому выводу. Только то, что тела солдат лежали не захороненные, да и тело самого командира роты никто не искал, говорило в пользу моих умозаключений. Теперь главной заботой моей стало то, чтобы противник меня не обнаружил.
Удачно спустившись с крутого берега, я укрылся под мостом, но не был уверен, что австрийцы не заметили моего маневра. Осмотревшись, я недалеко от моста увидел большой куст ивняка, нависший над водой, и решил, что под ним мне будет менее опасно, чем под мостом, ибо сквозь ветки я хорошо могу видеть приближающегося противника, а сам буду от него скрыт. Я пополз к кусту и засел там, держа свой наган наготове.
Сидя в кустах и размышляя над своим положение, невольно мне вспомнилась прочитанная в детстве книжонка о цветке папоротника. Помню, в ней говорилось, что нашедший этот волшебный цветок сможет все видеть и все слышать, сам оставаясь при этом невидимым. Вот бы мне быть таким, подумал я. Но так как цветка папоротника до сих пор еще никто не срывал, умение быть невидимым и неслышным для противника приходилось приобретать без помощи волшебства.
Вскоре приблизился вражеский патруль. Вот уже он поравнялся с кустом и прошел мимо. Когда он удалился от меня шагов на пятьдесят, я выпустил ему вслед пять пуль, быстро перезарядил наган и начал вновь стрелять, выстрелив все патроны, которые у меня оставались. Двое австрийцев остались лежать на дороге, а остальные трое убежали.
Я выбрался из-под куста, с револьвером наизготовку подошел к лежащим солдатам снял с одного из них винтовку, но взвесив ее, понял, что она только будет осложнять мне путь. Бросив ее и теперь уже бесполезный наган, я быстро зашагал прочь от того места.
Отчего-то я вспомнил, что на стрельбище из сорока выстрелов в цель у меня ложились тридцать восемь пуль, а здесь на близком расстоянии и в такую крупную цель только сорок процентов попадания! Плохо стреляете, господин штабс-капитан! Мне стало немного досадно и даже стыдно. Но никто не увидел моего позора, а австрийцы оценили мою стрельбу очень даже удовлетворительно.
Высокие горы окружали местечко, по которому я двигался. Странно, но мне очень захотелось взойти на одну из них, чтобы осмотреть окрестность. Возможно, мне откроется вид местности, и я смогу оценить, где свои и куда мне идти. Только ноющая рана останавливала мой порыв. Тем не менее, я решился. На покорение вершины я выделил себе немногим меньше часа. Раньше мне не приходилось взбираться на подобные горы, и я ошибся в расчете времени. Идти по густо заросшей лесом круче, скользя на мокрой траве и хватаясь ежеминутно здоровой рукой за ветки, оказалось очень трудно, и мне пришлось затратить много времени, пока я достиг вершины.