Господин следователь. Книга 2
Шрифт:
— Здравия желаю, Ваше Превосходительство, — поприветствовал Председателя, а потом и Милютина, сидевшего рядом со своим зятем. — Иван Андреевич, добрый день.
— Садитесь, — указал мне Лентовский на стул, потом сразу же приступил к делу: — Иван Александрович, зачем вы арестовали купца Кузьмина? Или, — поправился начальник, — правильнее спросить — за что?
— А его покамест никто и не арестовывал, — пояснил я. — Господин Кузьмин задержан по подозрению в нанесении легких телесных повреждений, а заодно и высказанное им неуважение к власти. Но потерпевшая
— Иван Александрович, — обратился ко мне хозяин нашего города. — Не поймите превратно, но у меня личная корысть. Кузьмин — мой деловой партнер. Мы с ним договорились подписать договор о покупке через его предприятие ста тысячи пудов пшеницы. В обед должны были встретиться, а мне сообщают — дескать, полиция арестовала по приказу судебного следователя. Еду к Абрютину, а тот мне — ничего не могу поделать. Да, мне уже доложили, что купец арестован, но коли он арестован следователем Чернавским, то лучше разговаривать с самим Чернавским. И арестован-то из-за какой-то ерунды. Не убил, не ограбил. Вот, приехал, чтобы лично узнать — что к чему.
— А вам рассказали, за что я задержал вашего делового партнера?
— В общих чертах, — осторожно сказал Милютин. — Дескать, какая-то ссора с проституткой, которая вытащила из его бумажника деньги.
Придется ввести городского голову в курс дела. Сделав значительный вид, начал рассказ:
— Да, произошла ссора. Я сейчас не беру во внимание — кто из них прав, а кто виноват. Со слов девицы — купец пообещал пять рублей, заплатил два. Со слов купца — он рассчитался сполна. Но если бы открыл уголовное дело, то доверял бы словам проститутки. Заметьте, Иван Андреевич — девушка не стала воровать все деньги господина Кузьмина, ограничившись десяткой. А с ее слов — даже сдачу хотела отдать. Наверняка в бумажнике лежало гораздо больше, нежели «красненькая», верно? А что делает наш купец?
— Да, а что он делает? — заинтересованно спросил Лентовский.
— А он, мало того, что избил девушку, так еще и потащил в полицию. Я бы не осудил Кузьмина, если бы он только ударил девку и выгнал ее. Или — застигнув ее на месте преступления, вызвал городового. Но дважды наказывать девицу легкого поведения из-за десяти рублей? Не перебор? И не мелковато ли для купца первой гильдии и кавалера? Кстати, какого ордена кавалер?
— Святого Станислава третьей степени, — отозвался Милютин.
Орден самой низшей степени, но для большинства чиновников и это предел мечтаний. Не разбрасывает государь-император награды.
— Понимаю, что в силу возраста не имею права кого-то жизни учить, — сообщил я, обведя взглядом Милютина и его зятя. — Все мы под богом ходим, все мы люди, все человеки. Любой мог оказаться на месте Кузьмина. Но честно скажу — если бы у меня проститутка десять рублей украла, я бы о том молчал, не позорился, в полицию бы ее не тащил. И не кричал бы в присутствии чинов полиции на судебного следователя — дескать, молоко на губах не обсохло, что он всех купит и перепродаст.
Иван Андреевич, опустив голову, оперся подбородком на рукоять трости и призадумался, а Лентовский спросил:
— И что вы решили делать с купцом?
— Да ничего не буду с ним делать, — пожал я плечами. — Самолюбие собственное тешить да открывать дело о неуважении к представителям власти нелепо, а долго держать человека в камере — глупо и жестоко. По моему разумению, пусть господин купец посидит до утра, подумает о своем поведении, а утречком его выпустят. Потом отдадим на поруки нашему городскому голове.
— Нет, Иван Александрович, — покачал головой Милютин. Поднимаясь с места, сказал: — Выпустить дурака нужно, но на поруки я его не возьму. И дел, пожалуй, иметь с ним не стану.
— А не слишком сурово? — заволновался я. — Все-таки, сто тысяч пудов зерна…
— Найдется у кого зерно покупать, — отмахнулся Иван Андреевич. Уже поворачиваясь к дверям, улыбнулся: — Знаете, господин следователь, что о вас наша полиция говорит?
— Сильно ругают? — забеспокоился я, вспоминая, как недобро смотрели на меня городовые, когда разбирались с убийством конокрада.
— Да как вам сказать… Исправник сказал как-то — дескать, хоть он и сынок вице-губернатора, но грязи и крови не боится, и что законник, и слишком настырный. Городовые его иной раз ругмя ругают, но любой за Чернавским в огонь и в воду пойдет.
[1] Не факт. Если бы купец заявил, что 10 рублей представляет для него значимую сумму, то дело бы возбудили.
[2] И это правильно, потому что Лев Толстой еще не написал роман «Воскресение» и про Катюшу Маслову никто, кроме главного героя, не знает.
Глава девятая
Находка на обочине
Из своей прежней жизни помню про «подснежники», к цветам отношения не имеющими. Так сотрудники полиции называют трупы, обнаруженные после таяния снега. Убили кого-то зимой, закопали в сугроб и забыли до весны. Бац, и «глухарь». А если находка случилась в начале ноября, когда снега нет? Осенник? Ладно, пусть будет «обнаружение мертвого тела».
Увы, от тела мало что осталось. Прошу прощения за тавтологию — только останки.
— С полгода пролежало, если не больше, — сообщил доктор, осмотрев труп. — Потом попытаюсь сказать точнее, но не уверен.
— Навскидку, без подробного осмотра, можете что-то сказать? — спросил я, стараясь сохранять самообладание.
Как тут его сохранить? Даже полицейские, прошедшие службу в армии, а то и войну, вроде пристава и Егорушкина, слегка взбледнули лицом. А то, что тело пролежало не меньше полугода, я и сам понял. Сквозь пальцы пробилась травка, пусть пожухлая по осеннему времени, от кожи и мяса почти ничего не осталось — что-то звери погрызли, птицы склевали, что-то само собой разложилось.