Господин следователь. Книга 2
Шрифт:
А по Шексне шла баржа, груженая лесом, а сзади ее толкал буксир, маленький, непривычного обличья, от которого шел густой черный дым. Он что, загорелся? Почему не видно спасателей? Ох ты, это же паровой буксир. И не горит он, а просто пускает дым! Ну ё-моё! Видел в фильмах, но, чтобы в жизни?
Ближе к тому, к противоположному берегу, идет еще одна баржа. Прется она куда-то туда… А куда Шексна впадает? Впадает в Волгу, а вытекает из Белого озера. Значит, баржа туда и идет. По берегу маленькие фигурки. Они-то там что делают? С мели, что ли
— Елена Георгиевна, а что там с баржей? На мель села?
— На мель? — удивленно переспросила Лена. Посмотрев на баржу, пожала плечами. — Нет, на мель не села, просто против течения идет.
— Какую мель? —вмешалась в разговор тетка. — Разве не видите, что ее бурлаки тащат. Бурлаки баржи на мель садят, если напьются сильно. А эти — отсюда толком не вижу, но вроде, все трезвые.
— Бурлаки?
Когда сказали, стало понятно и все сразу же рассмотрел. Баржа идет против течения не сама по себе, бурлаки ее тащат на веревках или на лямках. Или, как правильно? На бечеве?
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется —
То бурлаки идут бечевой!..
Оказывается, бурлаки существовали на самом деле, а не только на картине Репина или в стихах Некрасова.
Безусловно, теоретические знания для историка очень важны, но если увидел явление собственными глазами — совсем другое восприятие. Жаль, что нет возможно создать какой-нибудь НИИ времени, чтобы отправлять молодых историков на стажировку в прошлое..
— Иван Александрович, вы ни разу не видели бурлаков? — удивленно поинтересовалась тетушка, впервые назвав меня по имени-отчеству. — Разве на Волхове или на Неве их нет?
На Волхове и Неве? На Волхове бурлаков не видел — ни в той своей жизни, ни в этой. Сколько я в доме батюшки жил? Около недели. Если бы бурлаки были, увидел бы. А как с Невой? «Аврору» помню, еще какие-то корабли и кораблики, бурлаков не помню. Вслух отвечать не стал, просто покачал головой.
— Говорят, скоро бурлаков совсем не останется, только буксиры паровые, — сообщила Леночка и вздохнула. — Хорошо бы.
— А чего хорошего? — хмыкнула тетушка. — У мужиков, у которых земли нет или работы, в бурлаках за сезон по триста рублей выходит. Это если казенные баржи тянуть. А если купеческие, то все четыреста. Где они такие деньги заработают? Еще бы пили поменьше, домой бы денежки в целости донесли.
— Есть разница — казенные баржи тянуть или купеческие? — заинтересовался я.
— Конечно, — отозвалась Анна Николаевна. — Казна платит за восемь ног на тонну груза десять копеек за версту, а купец — двадцать. И за пуд ржи крестьянам по-разному дают — казна не больше сорока копеек за пуд, а купец — и пятьдесят заплатит, и шестьдесят.
— Деверь Анны Николаевны — младший брат покойного супруга, служит в Санкт-Петербурге и, как раз и занимается закупкой
Нелепо во время прогулки с женщинами вести разговор на тему экономики, но во мне проснулся историк.
— Тогда какой смысл крестьянам зерно государству продавать? — удивился я.
— У казны и закупки больше, и деньги она точно заплатит, — ответила тетушка. — Солидные люди с казной предпочитают дело иметь. Пока у крестьян закупают, то счет на пуды идет, но при продаже уже на ласты, а если по европейскому, то на тонны[5]. Купцам трудно состязаться с казной. Не купят они столько, сколько, казна закупает. На армию сколько зерна уходит? Мой деверь говорил, что лучшие артели — это женские, — сообщила тетушка.
— Пьют меньше? — улыбнулся я.
— И пьют поменьше, — кивнула тетка, — и надежные они, а самое главное — обходятся дешевле.
Ну да, ну да. Труд бурлака тяжелый, явно, не женский, а оплата меньше. Но даже в двадцатые годы прошлого, то есть — будущего столетия, когда Советская власть провозгласила равенство, женщинам платили меньше, чем мужчинам.
— Иван Александрович, что мы все о скучном? — сказала вдруг Анна Николаевна. — Девушки мне говорили, что вы читаете прекрасные стихи. Не прочтете ли что-нибудь? Если хотите — то о любви. Читайте Леночке, а я просто постою, послушаю.
Неожиданно. Что бы этакое прочитать? Стихи о любви я Лене уже читал. Все остальное лезет из школьной программы. Если Блока? «Под насыпью, во рву некошеном, лежит и смотрит, как живая, в цветном платке, на косы брошенном, красивая и молодая».
Мрачновато, да и поезда здесь не ходят. Если Есенина? «Ты меня не любишь, не жалеешь, Разве я немного не красив?». Вроде, и ничего. Нет, там пойдет про чувственный оскал, а через строчку еще хуже «Расскажи мне, скольких ты ласкала? Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?» А про клен опавший? Нет, про это тоже не стоит. Не для ушей гимназистки про пьяного сторожа, приморозившего ногу. Ладно, была не была. Прочитаю Анну Ахматову.
— Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
'Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой'.
Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.