Господин следователь. Книга пятая
Шрифт:
— Василий, свет Яковлевич. Скажи, что мы теряем, если попытаемся изловить «клюквенников»[1]? Попытаемся, от нас не убудет.
— Иван, так с чего ты взял, что они обитают в нашем уезде? — недоумевал Абрютин.
— Василий, так с твоих же слов! — обрадовался я. — Ты сам же мне говорил, что волк не станет скотину рядом с логовом жрать. Тебе по должности положено умным быть.
— Когда я такое говорил? — нахмурился исправник, начиная вспоминать. Вспомнив, что это он изрекал, когда мы гадали — был ли статский советник Борноволков убит крестьянами из деревни Ботово, коли его труп найден недалеко от деревни,
— Почему же не то? — не согласился я. — Самое то, дальше некуда. — Отставив стакан, ухватился за ориентировки и потряс бумажками:
— Ну вот, сам посмотри — я поднял материалы о кражах и грабежах из церквей за последние три года. Белозерский уезд — кража из Георгиевской церкви прямо в городе. Валдайский — совсем недавняя, в самом Валдае, а год назад из села Едрово из храма иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» священные сосуды украли, а сторожу голову проломили; Старорусский уезд — тоже отметились, и в Новоладожском. В Устюженском уезде — два случая, в Кирилловском — аж четыре! Ну, все-то перечислять не стану, смысла не вижу. Везде побывали, кроме нашего. Не странно ли?
Самый последний случай я не упомянул. Вчера, в сводке происшествий по губернии указывалось, что ограблена церковь в деревне Надпорожье Белозерского уезда. Там тоже злоумышленники были на санях, и в храм явились в некий «пересменок» — накануне утренней службы, когда сторож открыл врата церкви. Сторожу проломили затылок кистенем, а сами бандиты, прихватив все, что представляет хоть какую-то ценность, скрылись. Не побрезговали даже прихватить вязаные рукавицы сторожа.
Надпорожье располагается на границе Белозерского и Череповецкого уездов, но заниматься раскрытием преступления станет коллега Абрютина. И я тут ничего не могу поделать, потому что все материалы будут пока в Белозерске. Решит тамошний исправник передать дело судебному следователю, тогда другое дело.
— Совпадение, не более того. Случайность, — хмыкнул Абрютин.
— Василий, ну сам-то подумай. Предположим, грабанули у нас в Коротове храм…
— Типун тебе на язык, — перебил меня исправник.
— Ага, пусть моему языку хуже будет, — не стал я спорить. Коротово — это уже наша «епархия». — Но, я это гипотетически… Грабанули, пусть даже никого не ранили, а только кражу совершили, так ты ведь после этого всю уездную полицию на уши поставишь. И конная стража начнет землю рыть, и городовые. А еще все дворники и сельские старосты, верно?
— Верно, — кивнул Абрютин. — В том смысле, что грабанули, как ты сказал, в Валдайском уезде и к нам удрали?
— Ага, к нам и свалили, кто их тут искать станет? Ты о краже узнаешь дня через три, а то и через неделю. За это время злодеи успеют на дно лечь.
— Свалили… На дно лечь… — поморщился исправник. — Иван, ты такие слова используешь, что я иной раз не верю, что ты гимназию заканчивал, а потом в университете учился. Говоришь, словно босяк из бурлаков.
— Так трудное детство, — хмыкнул я. — Сам понимаешь… Всю зиму в сабо, игрушки деревянные, к лавке прибитые, на улице вырос. Батюшка, опять-таки, вице-губернатор…
— И матушка всего-навсего
Чево? Моя матушка — дочка генерала? И не просто какого-то там генерал-майора или генерал-лейтенанта, а полного генерала? По-нашему — генерал-полковника. А я-то дурак и не знал. Да что там — даже девичью фамилию матушки до сих пор не знаю. Генеалогическое древо семьи Чернавских более-менее подучил, а кто там по женской линии — нет. Не было надобности в таких знаниях. Матушка упомянула как-то в разговоре, что по материнской линии она в родстве с московскими купцами, даже какие-то фамилии называла, а вот про отцовскую линию ничего не сказала. Не станешь же спрашивать у матушки ее девичью фамилию. Предполагается, что я ее должен знать.
Может, стоит у Абрютина выведать? Пожалуй, как-нибудь подкачусь — мол, а не служил ли ты вместе с моим дедушкой-генералом? Вернее, не вместе, а под его началом. Но семейные изыскания можно и отложить, а сейчас нужно уговорить товарища совершить авантюру.
— Так что, рискнем? — продолжал я убалтывать главного полицейского начальника. Решив, что следует применить запрещенный прием, кивнул на грудь исправника. — Если получится, так ведь и «аннушка» прилетит, а нет, так никто не узнает.
Василий Яковлевич тоже покосился на свою грудь. Верно, мысленно представил, как рядом со «стасиком» устроится более высокий крестик, красненький. А что, красиво будет. Украсит «иконостас» исправника. А с «аннушкой» он еще и статского советника получить сможет.
Не осуждаю Василия. Я сам посматриваю на своего «владимира» — хорошо ли висит, красиво ли смотрится? Иной раз меняю — то «казенный» орден ношу, то отцовский. И уже пожалел, что на мою широкую грудь сразу упал «владимир». Нет бы, как у всех людей — от младшей награды к старшей. Этак, заполучил бы я штучки три, куда красивее.
Грешен человек, любит он ордена и медали. А уж человек, облаченный в мундир — тем более. Но мне, если даже все и выгорит (тьфу-тьфу, чтобы не сглазить), светит не крестик, а только нагоняй от Лентовского. Я не в свое дело лезу, это точно. Но что мне терять, кроме канцелярских принадлежностей?
Надо еще немножко нажать.
— А не выгорит, так что с того? Мы с тобой посмеемся, водочки по рюмашке хряпнем — я угощу, а городовые помалкивать станут. Им тоже поставлю по такому случаю. Н-ну, Василий Яковлевич… Решай, время уходит. Ворье зимой действует, а у нас март скоро на исход пойдет, снег стает. А я потом экзамены уеду сдавать, отдохнешь. Зато у нас совесть чистая будет. Мы, по крайней мере, попытались что-то сделать, а не за печкой сидели.
— Искуситель ты, — пробормотал Абрютин. — Змей, который моим другом прикидывается.
— Это точно, — согласился я. — А кто станет искушать, если не друг? Известно, что на скользкий путь толкают самые близкие люди. Про жену не говорю, она у тебя святая — и лафитчик с похмелья поднесет, и пьяных гостей не выгонит, а вот друзья, они такие. Все пакости от друзей.
Кажется, Василий Яковлевич поддался-таки на уговоры. Да я и не сомневался, что уговорю. И дело здесь не только в ордене (не факт, что дадут, даже если все пройдет благополучно), а в том, что ни мне, ни исправнику очень не нравится, когда воруют или грабят, тем более, если речь идет о храме.