Господин следователь. Книга пятая
Шрифт:
В Петербурге, во время окончания гастролей, сестра жила отдельно от него, в меблированных комнатах, потому что у него имеется двое детей, а квартирка маленькая. Сестра иной раз выручала брата деньгами, причем, не требовала возвращения долгов.
Отношения с сестрой у него были замечательными, но особой близости не было. Мария, со слов Николая Эккерта, была «молчаливая штучка», не любившая делиться своими личными переживаниями ни с кем, даже с братом. Он даже не знает — вела ли сестра переписку с мужем, бывал ли тот в Петербурге. Мария очень любила Ипполита, об этом он знал, но это и все.
По
— Скажите, а кто-нибудь из артистов не был влюблен в вашу сестру? — поинтересовался я.
— Да как же не был? Да за Машкой сам Давыдов ухаживал, так она ему даже не улыбнулась. И цветы, что он ей посылал, обратно возвращала. Никто же не говорил, чтобы она в постель с ним ложилась, но хотя бы уважение-то могла проявить? А я Давыдова знаю, он с нами пару лет ездил, когда Степан нашу труппу создавал. Но не любит он странствий, что тут поделать?
Кто такой Давыдов я не знал, но на всякий случай, со значением покивал[2]. А странствий я и сам не люблю. Спать невесть где, питаться невесть чем…
— Я убедился, что ваша сестра была очень талантливой актрисой. Ей бы в Мариинке играть. Как вы думаете, отчего ей роли не давали? — осторожно спросил я.
— Да как же не давали-то? — воскликнул в сердцах Эккерт. — Ей же сразу роль Верочки дали, по Тургеневу «Месяц в деревне». Она эту роль на пару с Савиной играла. Но Машка, она тихая-тихая, а характер поганый. Зачем было Савиной говорить, что та дура бездарная? Ее за роль Верочки сам Тургенев хвалил. И Калинкина розами прямо по морде отхлестала.
— Розами по морде? — насторожился я, словно пес, учуявший след. — А что за Калинкин? И за что?
— Ну да, Калинкин — премьер из Александринки. Он Машке букет роз подарил и непристойного предложение сделал.
— Так правильно сделала, что отлупила, — сказал я.
— Так я и не спорю. Но зачем же самой-то было лупить? Сказала бы мне, я бы за Машку любому премьеру голову оторвал. Но зачем же рожу-то бить? Рожа у нашего брата — инструмент. Если, скажем, жена тебе изменила, так бить ее бей, но рожу не трогай! А она Калинкина розами так отхлестала, что у парня харя стала, словно ее кошки драли. А у него вечером «Гамлет». Зрители, вместо того, чтобы датскому принцу сочувствовать, весь вечер прохохотали. Полный провал, а потом, как только Калинкина видели, опять в хохот. Пришлось ему в Казань уезжать, от греха подальше. Так кто у себя такую актрису потерпит? Ладно, что на гастроли ее берут. Подменяет тех, кто заболел или замуж вышел.
А ведь молодец Мария! Уважаю. Но след, к сожалению, утерян. Не поедет актер Калинкин из Казани мстить, да ведь еще гастролирующую труппу отыскать нужно.
Последний из артистов, кого следовало допросить был господин Кублинский. Кстати, по происхождению дворянин. Возможно, со временем станет великим актером. Кублинский не удержался, чтобы не процитировать Грибоедова о злых языках, что страшнее пистолета, но ничего нового мне не добавил. Сказал, правда, что Мария была красивой женщиной, но он знал ее крутой характер, поэтому даже и не пытался ухаживать. А вот Василевский, который играл Карандышева, делал такую попытку. Но чем она закончилась,
После допросов, взяв с собой Эккерта, я отправился в Дворянское собрание. Дверь в импровизированную гримуборную была заперта, около нее маялся Федор Смирнов.
— Открывай, — приказал я.
Пройдя на женскую половину, увидел и шубку, и все остальное. Проверив шубку — имеется один карман, внутренний, где лежал очередной носовой платочек, кивнул Эккерту:
— Возьмете вещи с собой. Но попрошу, покажите их городовому, что в гостинице — пусть он все в опись внесет.
Не знаю, кому нужна эта опись, но так положено.
Потряс муфточку — ничего не выпала, шапочка, сапоги. Ну, осталась сумочка.
Здешние дамские сумочки отчего-то вызывают у меня ассоциацию с мешком для сменной обуви. У меня в школе был такой. Мешочек, только поменьше, со стягивающимся горлышком. Отделка, конечно изящная, да и ткань гораздо дороже. И в донышко вставлен кусок кожи.
Я раскрыл сумочку и, недолго думая, высыпал ее содержимое на столик. Упало зеркальце, очередной носовой платочек, флакончик духов, пудреница, кошелек, блокнотик и серебряная визитница. В принципе, почти все то, что таскают и барышни из моего времени. Нет губной помады — так здесь еще губы не красят. Кошельки, правда, уже не носят, потому что сотовый телефон заменяет и кошелек, и блокнотик и визитницу.
Еще из сумочки выпал образок с изображением Богоматери.
— В Тихвине покупали. Образ Тихвинской иконы Богоматери, — пояснил Эккерт. — Машенька очень набожная была. Дома у нее целый иконостас, а тут, как приехали, сразу в собор пошла.
Да, а в девятнадцатом веке актеров уже на кладбище хоронят или нет? Раньше-то профессия артиста считалась греховной.
Что-то еще в сумочке, не очень тяжелое, но крупное. Точнее — габаритное, цепляется и вылезать не желает. Раскрыв горло сумки пошире, засунул внутрь руку и вытащил… деревянный пистолет.
— Мать твою так! — выматерился Эккерт. — Так это же…
Можно не говорить, я уже сам уже догадался, что это такое.
[1] Федор Волков — основатель театра в Ярославле — первого в России.
[2] Владимир Давыдов — один из выдающихся артистов России. Заслуженный артист Императорских театров и народный артист РСФСР.
Глава восемнадцатая
В рассуждении об огнестрелах
— Господин Чернавский, у тебя совесть есть? — нервно поинтересовался Абрютин.
Василий Яковлевич нынче не просто сердит, а вельми сердит. В приемной трясся канцелярист, а Каэтан Иванович Щука, которому требовалось что-то подписать, не решался войти к своему начальнику, а лишь тоскливо переминался у дверей.
Нет, как хорошо, если твой папа большая шишка. Можно смело войти в кабинет к сердитому исправнику. Впрочем, если тот еще и твой друг, не страшно поиздеваться над главным уездным начальством.
— Нету у меня совести. Дома оставил, на пианино, а пианино в форточку выкинули, — нахально отозвался я. Прищурившись, ехидно спросил: — А кто мне недавно голову морочил? И кого я спрашивал про совесть? Не помните, ваше высокоблагородие?