Господин Великий Новгород (сборник)

Гейнце Николай Эдуардович

Она продолжала нежно смотреть на него.

Он раздражительно освободил голову из ее рук.

– Ты вечно только расстроишь меня, заставишь размышлять... Отойди, Надя, сядь. Кто-нибудь может войти, неловко...

– Почему это неловко, - уставилась она на него, не двигаясь с места.
– Ведь все равно, все знают наши отношения. Я не знаю, право, ты точно стыдишься их. Я иначе чувствую и понимаю. Готова не только здесь, в твоей квартире, сказать, что я люблю тебя, но на площади, перед всем народом, объявить, что я твоя. Нисколько не стыжусь,

так сильно, искренно это чувство во мне. Я даже не понимаю, чего я тут должна стыдиться? Что мы не венчаны еще, так ведь это только форма. Мне кажется, что я скорее бы постыдилась сказать, если бы была твоей женой и не любила: тогда бы солгала и стыд действительно бы покрыл лицо краской. Отчего в нас такая разница понятий? Ты меня меньше любишь, вот что...

Он быстро встал с кресла.

– Ну, поехала...
– сделал он нетерпеливый жест рукой.
– Слава Богу, открыла: "меньше любишь". Вечный анализ! Это скучно, Надя!

В передней послышался звонок.

– Вот всегда так кончается, - с досадой сказала Надежда Александровна, опускаясь в кресло, - и непременно кто-нибудь да помешает. Нельзя даже выяснить наших отношений. Хоть бы поехать куда-нибудь вместе.

В дверях кабинета появился Аким.

– Господин Коган пожаловали, - ухмыльнулся он, - принимать прикажете, али нет?

– Конечно, принять, - заторопился Бежецкий и быстро ушел в спальню, откуда через несколько минут вышел в сюртуке. Аким продолжал стоять у притолоки двери.

– Что ж ты здесь торчишь? Проси!
– крикнул на него Владимир Николаевич.

– Что твердить-то уж, слышали. Пущу!
– ворча по обыкновению себе под нос, удалился старик.

X. Банкир

Исаак Соломонович Коган был тот самый петербургский банкир и богач, который пользовался большим влиянием в "обществе поощрения искусств" и служил вместе с Дюшар для Владимира Николаевича сильной поддержкой в этом обществе.

Он был совершеннейший тип разбогатевшего жида, променявшего свой прародительский засаленный лапсердак на изящный костюм от модного портного и увешавшего себя золотом и бриллиантами, но и в этом модном костюме и богатых украшениях он все же остался тем же сальным жидом, с нахально-самодовольной улыбкой на лоснящемся лице, обрамленном клинообразный классической "израильской" бородкой, в черных волосах которой, как и в тщательно зачесанных за уши жидких пейсах, проглядывала седина.

На вид ему было лет под пятьдесят.

По фигуре он был не высок ростом и как-то смешно шарообразен, так как при семенящей походке его солидных размеров брюшко мерно покачивалось на коротеньких ножках, и он для того, чтобы придать себе гордый вид, еще более выпячивал его вперед.

Он вошел в кабинет почти одновременно с вышедшим из спальни Бежецким.

– Очень рад вас видеть, уважаемый Исаак Соломонович!
– приветствовал его последний.

Коган, не обращая, по-видимому, на его никакого внимания, мелкими шашками, с плотоядной улыбкой на губах

подошел к Надежде Александровне и смачно чмокнул поданную ею руку.

Она брезгливо дотронулась губами до его лба.

Затем он с важностью подал свою руку, украшенную бриллиантовыми перстнями, Бежецкому и, не дожидаясь приглашения, развалился на диване.

Бежецкий тоже уселся на кресло.

– Как сегодня холодно, - начал Коган с важно серьезным видом, - я в моих соболях и то продрог. Тедески, - я всегда у него платье шью, - должно быть мало пуху положил, а две тысячи взял.

Он сделал вдруг еще более глубокомысленную физиономию.

– Может быть, впрочем, и погода виновата, что я озяб, - стал соображать он вслух.
– У меня в доме и то только тринадцать градусов, несмотря на то, что сам Чадилкин строил, все по системе...

Он захихикал.

– Я сам не понимаю толку в постройках, да на что мне это и знать? всегда могу купить Чадилкинское знание. Он за стиль и вкус с меня большие деньги получил, а нам на что вкус, когда мы его купить можем. С меня за вкус и план моего дома Чадилкин двадцать тысяч взял. Мой дом ведь триста тысяч стоит, да вкус двадцать, - итого триста двадцать тысяч, кроме купленной мебели... Да что нынче купить нельзя - все можно. Вот разве расположение мадемуазель Крюковской купить нельзя.

Он вопросительно посмотрел на Надежду Александровну и громко расхохотался.

Та смерила его быстрым взглядом.

– Да!.. Мое расположение трудно купить, дорого стоит, даже вам не по карману, да и не для вас, - кинула она ему.

– Насчет кармана вы не беспокойтесь, - самодовольно возразил он со смехом, - и по карману, и по мне, а уж вы такая капризная барыня: все выбираете. Меня же многие находят еще интересным мужчиной. Ведь главный интерес не в красоте, а в уме, а у меня ум.

Он сделал неопределенный жест рукой около лба.

– С министрами поспорим...
– с важностью добавил он и поднял вверх указательный палец правой руки.

– Да уж вы этим известны, - насмешливо вставил Владимир Николаевич, кого хотите провести сумеете!

Крюковская тоже засмеялась.

– О!.. Всегда проведу!
– захохотал и он, не поняв насмешки.
– Затем и дураки на свете, чтобы их умные могли дурачить, а в особенности это легко с деньгами.

– Вы и умника всякого сумеете одурачить, - продолжал смеяться Бежецкий.
– Что вам стоит это с вашими средствами?

– На счет этого мне удавалось и не раз. Да и что мне это стоит? Ну, брошу тысячу, другую, пожалуй, - и дело сделано. Люди падки на деньги!
– с важностью заметил Исаак Соломонович и снова засмеялся довольным смехом.

– У меня сегодня до вас, любезнейший Владимир Николаевич, - обратился он к Бежецкому после некоторого молчания, - дельце есть. Я надеюсь, что вы мне это устроите. Там у нас старые счета есть, так я, пожалуй, разорву векселя, - презрительно добавил он.
– Это для меня пустяки, но...