Господин Великий Новгород (сборник)
Шрифт:
Оба гвардейца на верху блаженства. Они по очереди окружают блондинку вниманием и заботами, укладывают ее подушки, прикрывают пледом ее маленькие ножки, и оба млеют от восторга.
Немец захлебывается от кашля.
Старый банкир безмятежно дремлет.
Красивый джентльмен потягивается под щегольским английским пледом и, покручивая свои седеющие усы, отечески посматривал на молодых гвардейцев.
– Станция Бологое!.. Поезд стоит полчаса!
– возвещает кондуктор.
Из вагона выходят далеко
Поезд двигается вновь... Все погружаются в глубокий сон... Кое-где фонари задергиваются зелеными и темно-фиолетовыми занавесками, кое-где свечи совсем тушатся... Проходит ночь.
– Станция Колпино! Остановка пять минут!..
– кричит кондуктор среди пробудившегося вагона.
Гвардейцы уже воспрянули ото сна и блещут всей красой своих мундиров, шпоры их звенят как-то особенно победоносно.
Красивый джентльмен тоже окончил свой утренний туалет, и от него несет дорогими духами и какой-то особой барской свежестью.
Вокруг немца образовалось целое озеро мокроты.
Артельщик оплеснул себе лицо холодной водой и всей пятерней провел по жирным волосам.
Старый еврей озирается во все стороны.
Блондинка встает с кресла и тщательно опускает на лицо вуаль.
Глаза ее не так красивы и велики, как накануне, губы значительно бледнее, и на побледневших ланитах следы слегка стершихся розовых лепестков.
Вдали показывается Петербург.
В вагоне начинается усиленное движение.
Гвардейцы куда-то исчезают. Немец ожесточенно стягивает ремнем свой плед.
Артельщик крестится на далекую главу Исаакиевского собора.
Старый банкир, волоча ноги по ковру, подходит к блондинке.
– Вы у где оштановитесь?..
– осведомляется он, бесцеремонно заглядывая ей под шляпку.
– Я, право, еще не знаю сама... Я посмотрю.
– Ни жнаете?..
– продолжает допытываться еврей.
– Ни уф кому не пишали? Ни ждут?
– Нет, меня никто не ждет!..
– На удалую жначит?..
– улыбается он своим беззубым ртом.
– Ничево!.. Не бойтешь!.. Выручим!.. Коли шчет деньгам жнаете, наведайтешь в мою банкирскую контору: Шлеменсон и Компания, уф Невского прошпекта. Вот этого карточку пришылайте!..
И он сует ей в руку свою карточку.
Блондинка поднимает на него благодарный взор.
– Когда можно... прислать?..
– спрашивает она, захлебываясь от восторга.
– Жачем пришлать? Шами заходите!.. Контору жапирают уф шесть чашев!.. Я швободен!.. Карточку подадите... проведут!..
– бросает он ей на прощанье и прежними скользящими, неслышными шагами возвращается на место.
Немец давится приступом кашля и брызжет как фонтан.
Гвардейцы возвращаются и молодцевато помогают своей попутчице устроиться с багажом.
Красивый джентльмен стоит в дверях и смотрит на всех не
Артельщик крестится на мелькающие уже вблизи кресты церквей.
Под сводом дебаркадера виднеется толпа встречающих.
МЕЛКИЕ РАССКАЗЫ
(СЮЖЕТЫ ЗАИМСТВОВАНЫ)
Бессилие искусства
(Драма в цирке)
– О, это просто дело упражнения и привычки - вот и все!
– сказал мне старый жонглер.
– Конечно, надо иметь и некоторую способность, крепкие, здоровые пальцы, а главное условие - это терпение и ежедневная работа в течение многих лет.
Подобная скромность меня удивила, тем более, что среди жонглеров, кичащихся, по обыкновению, своей ловкостью, он положительно на целую голову выдавался своим искусством. Я, по крайней мере, не встречал более ловкого.
Нет сомнения, что все часто видали не только в цирках, но и даже в убогих балаганах, исполнение заурядного фокуса, состоящего в том, что мужчина или женщина становится спиной к экрану с распростертыми крестообразно руками, жонглер же мечет издали ножи, вонзающиеся в дерево между пальцами рук и вокруг головы стоящего.
Этот фокус в сущности не представляет из себя ничего особенного. Быстрота ударов, сверкание клинков, живая цель - придают только наружный вид некоторой опасности фокуса, на самом же деле ножи весьма мало смертоносны и вонзаются на значительном расстоянии от цели.
В данном случае было не так. Тут не было ни тени плутовства. Ножи были отточены, как бритва, и старый жонглер ловко вонзал их, совсем близко у тела своей живой цели, в самые углы между пальцами руки, окружал голову и шею узким кольцом, так что человек, стоящий у экрана, не мог пошевелить головой, не рискуя порезаться.
Поразительнее всего было то, что старый жонглер проделывал все это, не глядя на свою живую цель: его лицо было закрыто маской из провощенной плотной материи, без малейших отверстий для глаз.
Понятно, что, как все выдающиеся художники, он не был понят толпой, смешивавшей его с обыкновенными фокусниками. Его маска в глазах толпы служила только доказательством несомненного плутовства.
– Он нас считает за круглых дураков, - думали зрители. Точно на самом деле можно целиться, не глядя.
Напрасно старый жонглер каждый раз перед представлением давал осматривать свою маску публике. Последняя не могла заметить обмана, но тем не менее продолжала считать себя обманываемой.
Только я один угадал в старом жонглере выдающегося артиста и был глубоко убежден, что он был чужд всякого обмана. Я высказал это ему вместе с удивлением к его искусству Он был тронут отданной ему справедливостью. Таким образом, мы сделались друзьями и он мне скромно объяснил истинный секрет этого фокуса, непонятый толпой.