Госпожа де Шамбле
Шрифт:
Затем я протянула руку за книгой.
Вы несомненно читали ее и, следовательно, знаете, о каких странных явлениях в ней говорится.
По правде сказать, многие из них остались для меня неясными, но имена Сатана, Астарот и Вельзевул, встречавшиеся на каждой странице, настолько совпадали с тем, о чем я думала, что мое предубеждение против господина де Монтиньи лишь возросло.
В
Хуже всего я поняла те места, где шла речь об одержимых, но чем более загадочными и туманными они казались, тем сильнее был внушаемый ими страх. Два-три раза я даже вспомнила об аббате Морене, подумав, что, невзирая на инстинктивное отвращение к священнику, я рассказала бы ему о своих опасениях, если бы он не уехал из Жювиньи.
Следующий день принес мне много волнений. Я снова убежала к ручью, скрывшись от чужих глаз. Никто не тревожил меня, так как все полагали, что, несмотря на свой юный возраст, я размышляю об ожидающих меня переменах.
В тот же вечер я отправилась на исповедь. Хотя до сих пор я совершала лишь мелкие проступки, мне пришлось последовать общепринятой традиции, согласно которой перед венчанием следует получить отпущение грехов.
Войдя в церковь, я затрепетала — кругом было темно, лишь одна лампада горела на клиросе. Впервые я должна была исповедоваться новому священнику и заранее приготовила список грехов, заимствованный из тех брошюр, что печатают для детей.
Меня сопровождала Жозефина. Остановившись в десяти шагах от клироса, она начала молиться.
Я направилась к исповедальне и встала на колени.
Тотчас же послышались шаги священника.
Эти неторопливые, размеренные и торжественные шаги, скорее подобные степенной тяжелой поступи античного Возмездия, нежели легкой быстрой походке христианского Прощения, приближались к исповедальне по холодным сырым плитам, гулко отдаваясь в моем сердце.
Я не решалась оглянуться.
Безмолвный священник закрыл за собой дверь, слегка коснувшись сутаной моего платья.
Я почувствовала его горячее прерывистое дыхание у решетки, отделяющей кающихся от духовника, и живо отпрянула: казалось, на меня нахлынули те же чувства, что я испытала, когда лежала без сознания в ризнице.
Я оцепенела, как птица, зачарованная змеей, и хранила молчание, хотя мне следовало заговорить первой.
«Начинайте, мое дорогое дитя», — произнес священник после недолгой паузы.
«О! Это вы?» — вскричала я, узнав голос аббата Морена, и тотчас же поняла, отчего его походка и дыхание вызвали у меня знакомые ощущения.
«Да, дочь моя, — ответил он, — я пришел, чтобы вырвать вашу душу из когтей дьявола. Не опоздал ли я?»
«Ах! — воскликнула я. — Значит, это правда?»
«Что вы считаете правдой, дорогое дитя?»
«Что господин де Монтиньи…»
Я не посмела договорить.
«Господин де Монтиньи, — подхватил священник с непередаваемой
«О святой отец, — пробормотала я, — я так и думала».
«Бедное дитя, от вас хотят поскорее избавиться, бросая в объятия первого встречного. Именно поэтому прогнали меня и теперь торопятся заключить богопротивный брак. Они надеялись, что я об этом не узнаю, но ошиблись: я здесь и готов вас защитить».
Мурашки пробежали у меня по коже. Этот защитник почему-то казался мне более опасным, чем тот, от кого он собирался меня спасать.
«К сожалению, — продолжал аббат мрачным тоном, — я не могу защищать вас открыто. К сожалению, вы не посмеете пойти против воли мачехи, сказав у подножия алтаря слово „нет“».
«Да, ни за что не посмею», — согласилась я.
«Я в этом не сомневался, — сказал священник. — И все же, когда вы станете женой этого человека, сможете ли вы противостоять ему?»
«Я не понимаю вас, святой отец, — ответила я, — почему я должна сопротивляться и что за опасность мне грозит?»
«Вы читали в Священном писании историю одержимого, которого исцелил Христос?»
«Да, святой отец».
«Так вот, вам грозит опасность сделаться бесноватой».
«Как монахини из Лудёна?» — вскричала я.
«Значит, вы читали эту благочестивую книгу?»
«Вчера каким-то чудом она оказалась в моей комнате».
«Что ж, больше мне нечего вам сказать. Господин де Монтиньи — еретик, один из тех проклятых Богом людей, против которых, к несчастью, нынешнее правосудие бессильно, в отличие от времен кардинала де Ришелье и отмены Нантского эдикта. Если вы когда-нибудь окажетесь в его власти, вы погибли».
«Святой отец, но ведь завтра, в десять часов утра, я стану ему принадлежать».
«Не совсем так, дочь моя. Вы станете его женой, но брак и обладание — это разные веши».
«Что такое обладание?» — спросила я.
«Разве вы не читали об этом в книге о лудёнских монахинях?»
«Я читала, но не все поняла».
«Ну что ж, — произнес священник странным тоном, — раз те, кому следовало предупредить вас об опасности, забыли это сделать, мне придется сказать вам все».
А затем, — продолжала г-жа де Шамбле, — он, в самом деле, сказал мне все.
О святое таинство исповеди, разве мог предположить тот, кто установил тебя, что кто-нибудь попытается однажды уклониться от твоего пути, отдалиться от твоей цели!
Слова священника прояснили для меня то, что оставалось неясным в рассказе о бесноватых монахинях из Лудёна. Аббат помог мне разобраться в чувствах монахинь, в которых они себя винили, считая это делом рук дьявола, более того, он подверг их чувства безжалостному анализу. Слушая эти непристойные речи, я опустила голову, чтобы не видеть священника, потерявшего всякий стыд. Раз десять я готова была сказать ему: «Довольно, ради Бога, хватит!» — но не посмела. Я лишь заткнула уши и перестала слушать.