Госпожа графиня

Орланд Лилия

По комнате закружились белые перья, словно снег.

– Вот видите, господин капитан, я же говорила, что наша золовка от горя повредилась умом.

Услышав голос Стеллы, я обернулась. В дверях стояли обе золовки и между ними высокий мужчина в жандармском мундире.

Ярость схлынула, будто её и не было. Я ощущала лишь опустошённость. Растерянно смотрела на представителя власти, который так же внимательно исследовал меня. От его цепкого взгляда не укрылись ни лихорадочный румянец, ни растрепавшиеся волосы, ни перекосившийся пеньюар.

Что

только что со мной было? Откуда этот приступ дикой ярости?

Я не понимала.

Зато жандарм явно сделал свои выводы. Он опустил взгляд и вышел за дверь.

– Подождите! – я тоже бросилась к выходу, но створка закрылась перед самым моим носом. Раздался скрежет задвигаемого засова.

Что?! Меня заперли?

Ещё не веря в это, я дёрнула ручку. Потом заколотила в дверь.

– Откройте! Откройте немедленно!

Но по другую сторону было тихо. Золовки ушли и увели с собой жандарма. Я оказалась в западне.

Приезд офицера в Дайн-холл был понятен. Он расследовал происшествие и пропажу Гилберта. Я ждала этого визита, но не ожидала, что он случится в такой неудачный момент.

И что вообще на меня нашло?

Я обвела взглядом развороченную спальню. Все поверхности покрылись белыми перьями, напоминая снег. И сердце кольнуло нехорошее предчувствие.

Отвар! Вспомнила я, увидев черепки. Он был совершенно иным на вкус. Неужели Кэти что-то подлила в него? Или не Кэти?

Сразу же вспомнились все странности, которые я замечала в последнее время. И поведение доктора со служанкой, и взгляды золовок, и их слова жандарму.

Родственницы собираются выставить меня сумасшедшей? Но зачем им это?

Ответ на этот вопрос был простым. Сумасшедшая не может наследовать своему мужу. У сумасшедших нет вообще никаких прав.

Впрочем, у меня их и прежде не было.

Остаток дня я провела в кресле у окна, проваливаясь в вязкую дрёму. Вспышка ярости и визит жандарма забрали у меня все силы и надежду. Золовки не позволят мне жить своей жизнью. Я просто сменила тюремщика на двух тюремщиц.

Уже под вечер в спальню юркнула Кэти. Она зажгла свечи и начала бесшумно наводить порядок в комнате, словно боясь привлечь моё внимание. Но я на неё и не смотрела. Теперь мне было предельно ясно, что в этом доме я никогда не найду помощи и участия. И не важно, жив мой муж или мёртв. Для обитателей Дайн-холла я навсегда останусь ненавистной чужачкой, которая не заслуживает даже доброго слова.

Так же молча Кэти поставила передо мной поднос с обедом. Или это был ужин? Я не вникала. Да и есть не хотелось.

Ныло в груди. И не только из-за вновь растревоженных рёбер. Я тосковала по потерянной свободе, которую так и не успела обрести.

Через час служанка унесла так и не тронутый ужин. Дверь за ней закрылась. Я ожидала услышать звук задвигаемого засова, но вместо него за моей спиной раздались шаги и шелест платьев.

Я не сдержала любопытства и всё же обернулась,

хотя собиралась сохранять хладнокровие.

Ко мне явились обе золовки. Несмотря на разницу в два года, они были удивительно похожи. Светлые волосы, такие же, как у Гилберта. Красивый овал лица. Синие глаза. Обе мои родственницы были красивы, но ещё более похожими их делало одинаково презрительное выражение лица.

– Удивительно, ты прожила здесь всего две недели, а уже успела превратить комнату в свинарник, – Стелла двумя пальцами достала из складки подшитого Кэти балдахина пёрышко и брезгливо сдула его на пол.

Белла, словно не желая отставать от старшей сестры, окинула взглядом спальню и тоже скорчила гримасу:

– Здесь даже присесть страшно, наверняка изгваздаешь подол в какой-нибудь мерзости.

Я промолчала. При появлении золовок поднялась из кресла и встала к окну. Даже не замечая, что делаю. Это был инстинкт выживания – не поворачиваться к хищникам спиной.

Они тоже демонстративно оставались на ногах.

– Поздравляю, – хмыкнула Стелла, – тебя признали невменяемой. Доктор Буллет всё подтвердил, и капитан Смос сразу подписал бумаги. Даже не захотел снова тебя видеть.

– Очень удачно ты попила отварчику, – гаденько захихикала Белла.

– Что вы мне подлили? – у меня сжались кулаки.

– Смола серебристого клёна, – Стелла пожала плечами, будто не видела в этом ничего особенного.

Серебристый клён был очень красивым деревом, со светлым стволом и листьями, на солнце сверкавшими серебром. Листья, кора и особенно смола обладали чрезвычайной токсичностью. Даже птицы избегали селиться рядом с серебристыми клёнами.

– Доктор принёс, – поделилась Белла. Её чрезвычайно веселило происходящее со мной. И золовка не скрывала своей радости.

– Как вы его уговорили?

Стоять становилось всё труднее. Боль от предательства и разочарование плотным колючим комком застряли в груди. Я нащупала за спиной подоконник и оперлась на него.

– Деньги, Оливия, всего лишь деньги, – Стелла взглянула на меня как на наивную дурочку, потом переглянулась с сестрой, и они обе захихикали. – Ну и ещё пришлось рассказать ему всю правду о том, какая ты на самом деле.

– Вы обе – настоящие монстры. Такие же чудовища, каким был и ваш брат, – процедила я.

Не надо и спрашивать, какие гадости насочиняли обо мне золовки. В этом они всегда были сильны.

Смеяться они тут же перестали.

– Я бы на твоём месте прикрыла ротик, – сквозь зубы посоветовала Белла. Её лицо исказила гримаса ненависти. Впрочем, именно это выражение и было истинным.

– Да, Оливия, тебе стоит быть повежливее с нами, – Стелла тоже стала серьёзной. – Твоя жизнь зависит от этого.

– Вы убьёте меня? – я решила выяснить всё сразу. Ни к чему тянуть.

Теперь Стелла, оглядевшись, присела на стул. Расправила складки на платье и лишь затем посмотрела на меня.