Госпожа Клио. Восход
Шрифт:
За тем, чтоб ни еда, ни питье не кончалось, следили несколько девушек с очень смуглой кожей; вся их одежда состояла из узких повязок, едва прикрывавших ягодицы.
– У тебя случайно нет такой юбки? – Виталий улыбнулся, указывая на них пальцем, – в офисе ты б классно смотрелась.
– Я ж не рабыня, – Кристина сделала обиженное лицо, хотя подумала: … Если ему нравится, могу и такую надеть… нет, это если у нас получится что-то серьезное в той, другой жизни…
Вошли две девушки с непонятными музыкальными инструментами, издававшими не слишком мелодичные,
– Да пребудет в твоем сердце милость Амона, – Синатхор, склонился перед царицей, – пусть дарует он тебе жизнь полную веселья и всяческих почестей. Пусть всегда на твоем столе будут разделанные быки и распечатанные кувшины с вином. Пусть музыка и пение услаждают твой слух, а хранитель благовоний распространяет над тобой аромат душистых смол и рабыни приносят тебе гирлянды цветов…
– Да будешь и ты жив, здоров и силен, чтоб я всегда могла видеть тебя в благополучии, – Анхесенамон еле заметно кивнула, исполняя положенный ритуал приветствия, но ее напряженный взгляд тщетно пытался прочитать на лице гостя его настроение.
Моментально появилось еще одно кресло, правда, поставили его слишком далеко от трона. Жестом поприветствовав остальных, Синатхор занял приготовленное ему место, осушил чашу с вином и принялся за еду, ломая руками хребет большой рыбины. Девушки-музыканты тренькали некое подобие мелодии, но, похоже, гостей уже не интересовали развлечения. Взгляды тех, кто еще оставался трезв, метались от царицы к Синатхору, пытаясь угадать ожидавшие страну и их самих, перемены.
– Похоже, здесь все обо всем знают, – заметила Кристина.
– А как ты хотела? Двор – это рассадник сплетен. Я не удивлюсь, если у стен спальни нашей красавицы есть глаза и уши.
Музыкантш сменили танцовщицы, потом поэт прочитал хвалебный стих богу Амону, потом вновь появились музыканты.
– Культурная программа меня уже достала, – недовольно пробормотал Виталий. Для безопасности они давно вылетели из зала и висели над бассейном, наблюдая за происходящим в просвет между колоннами, – гляди, какие рыбы!..
Кристина тоже посмотрела вниз и увидела, что бассейн кишит множеством пестрых рыбок, ежесекундно сменявших друг друга, как стеклышки в калейдоскопе.
– Красиво, – но рыбки привлекали ее меньше, чем люди, – я смотрю, вот, на их еду и даже попробовать не хочется – вроде, разучилась есть.
– Интересно, когда ты вернешься, двухнедельное голодание скажется на твоей фигуре? – Виталий засмеялся.
– А мне пора худеть?
– Боже упаси! Это шутка. Ты выглядишь классно – какая там, египетская царица!..
…Как-то все у него поехало в одну сторону, – подумала Кристина, – но почему-то меня это не злит. Если б он там так сыпал комплиментами, я б, небось, давно уже с ним спала. Только там он, блин, совсем другой. Знать бы, что у него реально на уме, но, к сожалению, мне не дано влезать в чужие мысли… кстати, интересно, почему он не использует свои возможности? В салоне, помню, он вывернул меня наизнанку;
Пир, тем временем, подошел к концу. Анхесенамон поднялась, и за ней остальные (по крайней мере, те, кто смог сделать это самостоятельно). В сопровождении рабынь, она молча покинула зал; Синатхор же не спешил. Он выпил еще вина, обменялся несколькими фразами с подошедшими к нему мужчинами и только после этого счел возможным уйти.
– Я думаю, нам пора в спальню, – сказал Виталий.
Облетев дворец снаружи, они заняли привычную позицию между колоннами. Анхесенамон уже сидела возле «туалетного столика», а рабыни снимали украшения; затем она поднялась, предоставив возможность снять с себя и весь парадный наряд.
– Вообще-то, она тоже ничего, – заметил Виталий, беззастенчиво разглядывая царицу; Кристина промолчала, прекрасно понимая, что имелось в виду под «тоже».
Рабыни только успели облачить Анхесенамон в более скромное платье, как вошел Синатхор. Стражи у дверей спальни не было, а обычай стучаться, видимо, появился несколько позже.
«Парикмахер» остановился перед царицей, ожидая, пока рабыни покинут спальню. Произошло это быстро и Анхесенамон сразу утратила, и надменную улыбку и гордую осанку.
– Говори, – она устало опустилась в кресло, – все так плохо?
– Да, – ответил Синатхор коротко, не называя ее больше «супругой бога».
– Мне отказали?
Кристина ожидала, если не слез, то, по крайней мере, хоть каких-то эмоций, но голос царицы даже не дрогнул – он казался настолько равнодушным, словно она заранее знала исход.
– Тебе не поверили, – уточнил Синатхор.
– Тогда все не так плохо.
– Не понимаю, о, Супруга Бога…
– Если б мне отказали, значит, им не нужен трон Двух Земель и сделать ничего нельзя. А если мне не поверили, значит, им не нужна я, и мне придется перестать быть женщиной, а все-таки сделаться царицей.
Синатхор в полном восхищении смотрел, как она уверенно достала перстень с зеленым камнем и протянула ему.
– Ты отправишься обратно, – приказала она.
– Но Суппилулиума, скорее всего, уже отбыл в Хатуссу…
– Что такое Хатусса?
– Столица хеттов. Она находится за горами Тавра и путь туда займет месяц, а у нас в запасе гораздо меньше времени.
– Ты не поедешь в Хатуссу, – Анхесенамон говорила медленно, обдумывая каждое слово, – ты вернешься туда, где был, и отдашь перстень его сыну. Любому. Отдашь безо всякого письма и ни о чем не будешь просить.
– Ты становишься мудрой, – уважительно заметил Синатхор.
– Женщине позволительно быть глупой, а царица обязана быть мудрой – как моя мать, как бабка Ти, впервые увидевшая Атона и показавшая его моему отцу.
– Ты знаешь даже об этом?!
– Ти сама мне рассказывала. И смотри, вот он, со мной! – не поворачивая головы, Анхесенамон вытянула руку, будто заранее знала, что два маленьких солнца находятся на прежнем месте, – он не покинет меня. Иди, Синатхор, и прости, что заставляю тебя вторично проделать этот тяжкий путь. Зато теперь я узнала себе цену, и если я сама не стою ничего, то буду сражаться за трон.