Госпожа Печалей
Шрифт:
Сорайя покосилась на свой оберег, свернутый из половники стебелька волчецвета. Сумеет ли этот прутик обезопасить ее? Чувствуя, как пот катится по лицу, она смотрела на могильных червей, подползающих все ближе. Краем глаза она заметила и Омида. Тот не потел. И вообще, с учетом его недавней паники был на удивление спокоен.
Сорайя сразу сообразила, в чем дело. Но крикнуть и предупредить не успела. Мучительный вопль разрезал воздух. Обернувшись, Сорайя увидела корчащуюся на полу Кветку, облепленную полупрозрачной массой червей — и все новые и новые твари сыпались на нее с костяных стен. Лицо ученой превратилось в маску ужаса и боли, но после первого визга все прочие звуки
— Кветка! — Гаевик мгновенно оказался на ногах.
Он бросился к упавшей женщине, рассыпая слова заклинания, бешено шевеля и хрустя пальцами, торопливо плетя чары. Потом все тело его охватил огонь — трескучее зеленое пламя потеснило тьму. Маг бросился на призрачных червей, испепеляя их, превращая в пар, сунул руки в извивающуюся груду, пытаясь вырвать Кветку из растворяющих ее «объятий».
Венцеслав и Махьяр бросились на помощь чародею. Своими талисманами они отгоняли новые потоки могильных червей, спешащих присоединиться к омерзительному пиршеству. Черви расступались — медленно, слишком медленно. Когда прилив пошел на спад, пламя Гаевика смогло прожечь массу, обволакивающую Кветку.
Крик колдуна, увидевшего то, что осталось от ученой, был самым скорбным звуком из всех, что когда-либо доводилось слышать Сорайе.
Оракул под Вуалью присоединилась к людям, в ужасе обступившим Кветку. Глядя на полуобглоданную женщину, она горестно покачала головой:
— Я не знаю магии, которая могла бы исцелить подобные раны или облегчить ее страдания.
Гаевик вскинул глаза. По щекам его катились слезы.
— Я знаю такую магию.
Он снова посмотрел на жуткое месиво, несколько секунд назад бывшее лицом женщины, которую он любил. От лица этого осталось ровно столько, чтобы выразить невыносимую агонию умирающей. И чародей, достав нож, решительно положил конец ее страданиям. Потом обнял безжизненное тело и зарыдал.
— Не понимаю, — выдавил Венцеслав. — Кветка сделала талисманы. Мы знаем, что они действуют. Я же сам видел, как она отгоняет червей.
Именно этот момент выбрала Сорайя. Кинжал ее глубоко вошел в грудь Омида, пронзив сердце. Солдат неверяще уставился на нее, потом глаза его остекленели, и он рухнул замертво у ее ног. Венцеслав и Махьяр потрясенно развернулись к ней.
— Это Омид, — объяснила им Сорайя. — Он боялся червей. Боялся, что оберег из половины стебля не защитит его.
Она пинком перевернула тело, наклонилась — и извлекла из-за пазухи убитого два талисмана: поменьше, который ему дали, и побольше, который он украл.
— Трус, — выплюнул Махьяр. — Проклятый трус.
— Предатель, — пробормотал Венцеслав затравленно.
— Он предал Кветку, потому что боялся, — сказала Сорайя, вытирая подкатившиеся к глазам слезы. Омид был последним из ее товарищей по Гробовой страже. Последним звеном относительно благополучного прошлого. — Я не могла допустить, чтобы он проделал это снова. Не могла допустить, чтобы из-за него убили кого-то еще.
Глава тринадцатая
Выложенные костями катакомбы — жуткий лабиринт, разъедающий недра горы, — тянулись на многие мили. Безнадежно заблудиться маленькому отряду не давало только руководство Оракула под Вуалью. На каждом повороте провидица останавливалась, выбирая направление. И каждый раз ледяные тиски сжимали сердце Сорайи. Если Оракул ошибется, никто из них не сумеет отыскать дорогу обратно. Они так и будут бродить по катакомбам, пока смерть не доберется до них. И тела их затеряются во тьме.
Сорайя посмотрела на стены. Призрачные черви
Внимание Сорайи переключилось на Гаевика. Чародей не произнес ни единого слова с тех пор, как положил конец страданиям Кветки. Венцеслав держался рядом с ним, направлял его, вел по лабиринту, боясь, что в своем угрюмом оцепенении заклинатель отстанет и затеряется в переходах.
— Возможно, ему повезет, и он вообще не придет в себя, — сказал Махьяр, проследив за взглядом Сорайи. Воин-жрец шел вместе с ней впереди их так резко уменьшившегося отряда, Оракул под Вуалью чуть отставала, а два восточнодольца шагали замыкающими.
— Думаю, он по-настоящему любил ее, — вздохнула Сорайя — и с удивлением уставилась на скептически приподнявшиеся брови Махьяра. — А ты так не считаешь?
— Чародеи — это особая порода, — ответил Махьяр. — Они не такие, как нормальные люди. Магия, которую они изучают, меняет их, искажает, направляет их разум странными путями, о которых лучше и не задумываться. Они обретают чудесные силы, но в то же время теряют многое из того, что считается обычным среди людей. — Он покачал головой. — То, что он чувствовал к Кветке, называется одержимостью. Он был предан идеалу, иллюзии, созданной его собственным разумом для наполнения пустоты, окружавшей его. Мечте о том, что впереди может ждать что-то лучшее; заблуждение, что он еще может обрести простое человеческое счастье.
— Думаешь, его скорбь — притворство? — Сорайя оглянулась на заклинателя, которого поддерживал Венцеслав. Казалось, что Гаевик постарел лет на десять с тех пор, как они оставили тело Кветки у фонтана.
— Нет, горе его настоящее, но все мы способны оплакивать нереальное. Он скорбит не о Кветке, но о мечте, которую сплел вокруг нее. Ученая и созданный им идеал слились воедино настолько, что он уже не различал их. — Рука Махьяра потянулась к тому месту, где обычно висел Молот; пальцы мгновение ощупывали пустоту, потом упали — жрец запоздало вспомнил, что медальона у него больше нет. — Так поступают многие. Обманывают себя, отвергая то, что есть, и видя лишь то, что им хочется видеть. А с чародеями еще хуже. Их искусство само по себе стремится превратить нереальное в реальное. Они используют магию, чтобы преображать мир вокруг, преобразовывать его в соответствии со своими представлениями. Даже те, которые понимают ограниченность своих сил, обычно приобретают искаженное восприятие. Они считают, что все возможно — если только магия будет достаточно сильна. Именно из-за этого высокомерия чародеям так трудно верить в богов. Они не желают полагаться на божественное, поскольку думают, что сами способны добиться всего, чего захотят, — стоит только расширить пределы своей магии.
Слова жреца произвели на Сорайю глубокое впечатление. Теперь она увидела Гаевика совсем с другой стороны.
— Когда он пытался связаться с зеленым народцем, он ожидал опасности или просто думал, что это нечто иное, чему можно придать форму при помощи магии? — За первой мыслью пришла вторая: — А можем ли мы быть уверены, что Оракул под Вуалью привела его в чувство? Мы же видели на Поляне Висельников, что и ее колдовство небезгранично.
— Мы должны верить, — ответил Махьяр. — И помнить, что мы — народ Зигмара.