Госпожа Печалей
Шрифт:
— Возможно, она все еще не знает о вас, — сказала Оракул под Вуалью. — На вас напали низшие духи. Тюремщики, которым поручена определенная задача. Очень может быть, что предупредить Госпожу Печалей о вторжении за пределами их возможностей. — Она кивнула. — Да, нежить не обладает той же свободой действий, что и живые.
— Но можем ли мы полагаться на это предположение, не зная наверняка? — усомнился Махьяр. — Войско леди Олиндер способно раздавить нас…
— Точно так же нас могут раздавить и при отступлении, — перебил его Венцеслав. Снедаемый подозрениями, он твердо решил отвергать все предложения жреца. —
— Склеп, который я показала вам в своей цитадели, уже недалеко, — подхватила Оракул под Вуалью. — Уж точно ближе, чем пещера за Поляной Висельников. Я согласна с Венцеславом. Лучше попробовать. Даже если получится сбежать, такой возможности никогда уже больше не выпадет.
— Решено, — заявил Венцеслав. — Веди, Махьяр. — Он повернулся и поклонился Оракулу под Вуалью. — А твоя мудрость направит его шаги. — Провидица кивнула и двинулась следом за жрецом. Сорайя хотела присоединиться, но Венцеслав удержал ее, позволив Гаевику пройти вперед. Они постояли несколько секунд, и Венцеслав, убедившись, что остальные далеко и ничего не услышат, шепнул солдату:
— Следи за жрецом. Не спускай с него глаз и будь наготове.
Сорайя опешила:
— Махьяр?..
— Когда мы сражались, призраки избегали его, — объяснил Венцеслав. — Он сказал, это потому, что они ощутили силу Зигмара. А я думаю, им просто приказали не причинять ему вреда.
— Почему? — недоуменно выдохнула Сорайя.
— Оракул под Вуалью предупредила меня, еще в цитадели, что среди нас предатель. Я считал, что это Зорграш… или, может, Омид. А теперь вот думаю, что ни один из них не был волком в овчарне.
— И ты подозреваешь Махьяра? Жреца Зигмара? — Сорайя кивнула на спину чародея, шагающего впереди них по коридору. — А не лучше ли сосредоточить внимание вот на нем? После Жутколесья он изменился. Нефритовый свет горит в его глазах, и магия его отдает зеленью. — Она запнулась, пытаясь облечь подозрения в слова. — Он уже не Гаевик. Не вполне Гаевик. В нем есть что-то еще. Что-то в него вселилось. Что-то скверное, нечеловеческое.
Венцеслав покачал головой:
— Махьяр — он совсем не такой святой, каким притворяется. Он позволил Ратимиру умереть в ловушке цитадели, потому что не захотел признаться в собственных грехах. Он всем нам позволил бы умереть, если бы сохранил такой ценой свою жизнь.
— Я не согласна, — ответила Сорайя. — Подумай о Гаевике. Или ты считаешь его выше подозрений, потому что он — обретенный, а не азирит?
— Даже если он заражен, как ты предполагаешь, любое влияние зеленого народца или их духов не сделало бы его другом нежити, — напомнил Венцеслав.
— Возможно, и нет, — признала Сорайя, — но ведь мы для зеленого народца все равно враги. Это ведь беженцы из Бельвегрода погубили Страстоцвет.
Венцеслав помолчал, обдумывая ее слова.
— Продолжай следить за Гаевиком, — сказал он наконец. — Я присмотрю за Махьяром. Будем молиться, чтобы мы оба ошибались в своих подозрениях, но мы должны быть готовы действовать, если кто-то из них окажется предателем.
Чем глубже погружался Махьяр в мертвенный мрак
Махьяр чувствовал, с какой враждебностью и подозрительностью стал смотреть на него Венцеслав. Прямых обвинений капитан жрецу пока не предъявлял, но… Махьяр вспомнил о Зорграше и том, как беспощадно капитан расправился со склепорожденным, заподозрив того в предательстве. Возможно, и сейчас Венцеслава посещают подобные идеи. Значит, нужно будет при необходимости ударить первым, прежде чем суеверная паранойя обретенного возьмет над ним верх.
— Зигмар, дай мне силы, — молился Махьяр.
Он раскаивался в мелькнувшем у него сомнении насчет того, сумеют ли его слова достигнуть слуха Бога-Царя из этих проклятых глубин. Веру легко провозглашать с кафедры храма в Западном Пределе, но настоящее испытание вера проходит именно в таких глухих местах. Испытание это он один раз уже не прошел — но был полон решимости никогда впредь не допускать такого провала. Без веры он ничто.
— Налево, — сказала Оракул под Вуалью, поведя рукой в перчатке в указанном направлении.
Коридор, в который он свернул, отличался от того, что остался позади. Махьяр увидел в стенах массивные металлические двери, на каждой из которых были выгравированы надписи на неизвестном ему языке. Проемы располагались через равные промежутки, друг от друга их отделяло около дюжины футов. Когда Махьяр задержался у одной из дверей, свет его факела дотянулся как раз до следующей, бросив на нее тусклый отблеск. Между дверями, в маленьких стенных нишах, стояли каменные урны. На них тоже темнели незнакомые буквы.
— Склепы для тел, урны для праха, — пробормотал себе под нос Махьяр, продолжая шагать по безмолвному проходу. Какое-то время он пытался считать, сколько дверей и ниш миновал, но вскоре после того, как число перевалило за пару десятков, бросил это занятие. Иногда последовательность нарушали уродливые изваяния, ухмыляющиеся барельефы на мраморных стенах, изображающие, разумеется, Нагаша. Еще реже встречались перекрестки, другие коридоры, отходящие от того, по которому шел жрец. У каждого Махьяр задерживался, но указаний изменить направление не получал. Если он медлил, Оракул пол Вуалью просто посылала его вперед легким взмахом руки в черной перчатке.
Некоторое время жрец слышал, как перешептываются о чем-то Венцеслав и Сорайя. Смысла их беседы он не улавливал, но простой звук человеческих голосов успокаивал. Напоминал, что не все вокруг мертво и заброшено. Но потом разговор сошел на нет, задушенный гнетущей атмосферой, и остались лишь эхо шагов и молитва, которую отваживался шептать Махьяр.
— Здесь направо, — велела Оракул под Вуалью.
Теперь новые указания следовали одно за другим. Длинные переходы и широкие коридоры сменились короткими, извилистыми и перекрещивающимися проходами погребального лабиринта. Двери тут встречались чаще, а урны и статуи — реже, и свернул отряд уже столько раз, что Махьяр понял: им никогда не возвратиться по своим следам.